Представители светской власти держались с достоинством и особняком. Рясы церковников мелькали в разномастной толпе.Кричали дети. Близилось начало торжественного богослужения, после которого еретикам будет оглашен приговор священной инквизиции. Предстоящее аутодафе изменило лик города. Повсюду развевались флаги, над лавками торговцев и над входами в богатые дома благоухали гирлянды цветов, а балконы украшались пестрыми коврами.Накануне на рыночной площади был воздвигнут помост, куда вела деревянная лесенка, убегавшая под алый балдахин алтаря, и драпированные бархатом ложи ожидали знатных каннских горожан с их семействами.Народ в возбужденном нетерпении ожидал предстоящей казни. Еще за месяц до этого события священники приходов приглашали верующих участвовать в празднестве, проповедуя с амвона благость послушания и обещая сорокадневную индульгенцию.Громко обсуждали вчерашнюю процессию, прошедшую по главным улицам Канна под звуки труб и с развернутыми зелеными штандартами инквизиции. Члены конгрегации святого Петра Мученика возглавляли процессию прихожан, увлекая за собой «милицию Христа» – фискалов в белых капюшонах.Сегодня с рассветом всеми овладело нетерпение. У кафедрального собора, откуда начиналось шествие, гудело и колыхалось людское море, на котором возлежали параллельные лучи едва взошедшего солнца и геометрические тени домов.В замке происходило несвойственное ему движение, странный гул, точно от множества пчелиных роев, поднимался из его недр. Заключенные, многие из которых видели друг друга впервые, в сопровождении вооруженной стражи выходили во двор монастыря. Солнечные лучи падали внутрь, согревая камни, и стершиеся ступени, покрытые редкой травой перед подъемной решеткой, откуда, как из зева Левиафана, появлялись узники.Их было около двадцати еретиков, женщин и мужчин, все острижены, в чистых хламидах, некоторые несли на своих телах следы пыток. Это было вопреки правилам, но нанесенные им увечья были таковы, что лекарю понадобились бы месяцы, чтобы вернуть узнику первоначальный облик.Жанна с блуждающим взором как в горячке бродила взад-вперед по двору под пристальным взором стражника, не отходя далеко от входа в подземелье. Порой она останавливалась и смотрела на обрывающуюся во мраке лестницу без перил, колеблемые ветром ветви чертополоха у высокой стены со стрельчатыми окнами, забранными решеткой. Страшные мысли мутили ее рассудок, она не могла, не желала поверить, что все это не сон.Судьи вынесли ей приговор. Жанна могла только предполагать, какая участь ей уготована: картины одна страшнее другой вставали перед ее мысленным взором, она почти не сомневалась, что это конец, что ее поглотит геенна огненная.Жанну окликнула какая-то женщина и сделала попытку подойти к ней. Девушка остановившимся долгим взором всмотрелась в несчастную и, внезапно узнав прихожанку из Пти-Жарден, пропавшую в числе прочих прошлой цветущей, туманной осенью, дико вскрикнув, бросилась прочь. Ее испугало не столько присутствие этой женщины, вид знакомого лица, сколько сознание надвигающегося ужаса, небытия, пустоты, или другого, чему нет названия.Вскоре к узникам присоединились монахи, и скорбная группа двинулась через открытые ворота вниз по насыпи и пологому склону холма к шумному городу, стены которого виднелись в голубом воздухе. С холма просматривались здания, плоский серп залива в серебристом сверкании, дорога с сетью троп, наполненная путешественниками, паломниками, спешащими на торжественное богослужение и аутодафе.Люди на каннской дороге осыпали еретиков бранью. Некоторые потрясали в воздухе кулаками и радовались, что сегодня римская церковь будет отомщена. У каждого осужденного на шее висела веревочная петля, раскачивавшаяся в такт шагам, в связанные руки была вложена зеленая свеча. Процессию возглавлял осел, на спине которого восседала костлявая старуха с сухой, едва заметной грудью. Ее ломкие волосы свисали на плечи, на лоб была надета льняная перевязь. С первого взгляда становилось ясно, что это больная женщина, лишенная разума, пребывающая в мире фантасмагорий. Смутная улыбка озаряла ее сморщенное лицо, похожее на грецкий орех, с тонкой кожей и голубой сеточкой на висках. Глаза ее с детским любопытством скользили по обреченным, идущим следом в окружении монахов и стражи. Заточение в монастыре, допросы и пытки окончательно расстроили рассудок Клодины, ибо это была имена она, пившая из той же чаши, которую по ее вине пригубила и Жанна.Вряд ли Клодина помнила что-то из своей прошлой жизни. Больше всего ее сейчас занимало катание на осле, и Клодина радостно смеялась, крутила головой и закатывала от удовольствия глаза. У собора процессию встретил рев толпы; там же находились члены конгрегации святого Петра Мученика и фискалы в длинных балахонах и капюшонах, скрывающих их лица от людских глаз. Те, кто прошли по главным улицам города накануне, присоединились к торжественному шествию. Высоко поднялись зеленые штандарты и многочисленные эмблемы приходов, затянутые черной материей в знак траура. Горожане рукоплескали, приветствуя процессию, ветер полоскал флаги, с балконов, пестрых от ковров и дорогой материи, доносились овации знатных горожан, откуда-то слышалось стройное пение мужских голосов. Католический гимн взлетал к нежно-голубому небу, волнуя сердца верующих. В отдалении послышались звуки труб.Чем ближе был центр города, тем более разрасталась процессия, толпа разбухала, напоминая многоголовую гидру. В руках фискалов появились санбенито и куклы, изображавшие еретиков, осужденных на костер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33