По знаку инквизитора монах удалился.Жанна чувствовала смущение и страх перед человеком, чью фигуру как бы разрезало надвое распятие. Он был в простом одеянии, с пухлыми руками, неестественно бледным лицом, словно присыпанном мукой, и холодными голубыми глазами. Этот взгляд василиска был нацелен на девушку, точно между двух тонких изломанных бровей.Монах, сидящий слева, осведомился, точно ли она девица Грандье из местечка Пти-Жарден, дочь лесоруба Клода Грандье? Жанна вздернула подбородок, брови дрогнули – чайка взлетела.– Святой отец, неужто вы сомневаетесь в работе ваших агентов?Монах вторично задал свой вопрос.– Да! – отвечала девушка.Тогда доминиканец спросил, известен ли ей человек, перед которым она предстала согласно повелению божию.– Человека этого вижу впервые, ваше преподобие, – твердо отвечала узница. – Но сдается мне, что это важное лицо.– Милостью божьей инквизитор провинций Лотарингия и Прованс, член ордена святого Доминика, его преосвященство Гийом де Бриг, – торжественно возвышая голос, проговорил монах, словно дворецкий в каком-нибудь знатном доме.Инквизитор и его жертва некоторое время глядели друг на друга.– Известна ли девице Грандье причина, объясняющая ее пребывание здесь? – продолжал расспросы монах.– Нет, – она покачала головой.– Громче!– Причина мне неизвестна. Меня похитили из семьи, давшей мне пищу и кров, и насильно доставили в это место! Никаких…– Что? Как ты смеешь?– Никаких объяснений я не услышала, – Жанна возвысила голос, – а между тем я нахожусь в темнице, как преступница!– Молчать! Ты забываешься! Инквизитор коротким жестом остановил монаха.– Довольно… Благодарю, брат. – Это был ленивый голос сибарита. Жанна заметила, как в свете свечей блестят его отполированные замшей ногти.– Послушай, Жанна, я пекусь единственно о твоем благе. Святая церковь никогда не причиняет вреда своим детям. Даже к ослушникам, к несчастным заблудшим овцам она милостива и милосердна. Я верю, что ты добрая католичка, Жанна. Так укрепи мою веру смирением, – говорил он медленно. Его тяжелые веки опустились, казалось, он вот-вот всхрапнет. – Ты отвечаешь брату дерзко. Что есть дерзость, Жанна? Это открытая дверь во всякую ересь. Ты внемлешь словам моим?– Да, ваше преосвященство.– Хорошо… Обещаешь ли ты быть благоразумной?– Обещаю.– Обещаешь ли чистосердечно покаяться, коль скоро в этом возникнет необходимость?– Да!– Обещаешь ли ты указать сбившихся с пути, пропащих, повинных в осквернении церковных святынь или иных преступлениях?– Не понимаю, ваше преосвященство.– Жанна, ты только что выразила готовность к покаянию. А разве покаяние не подразумевает чистую совесть? И разве паршивая овца может радовать взор и сердце пастыря? Ответь мне, Жанна.– Не знаю.– Ты упорствуешь! – вскричал монах, сидящий слева. Его бульдожьи щеки дрожали, а из-под кустистых, черных как смоль бровей садистским огнем полыхнули глубоко посаженные глаза. – Запираешься! Ты не хочешь слышать голос разума.Инквизитор поморщился, как от зубной боли. Медленно поднял он на Жанну глаза с видом человека, пораженного смертельным недугом – скукой.– Итак, Жанна, я задам тебе всего лишь несколько вопросов, и разойдемся с миром.– Да. Я готова.– Не принимай на себя такой самонадеянный вид, Жанна, – проговорил Гийом де Бриг вкрадчиво, вновь опуская глаза. – Ты не можешь быть уверена в своей невиновности.– Но я ни в чем не виновата!– Тогда зачем же тебя привезли ко мне? – с вежливой улыбкой спросил инквизитор.– О, ваше преосвященство, об этом я хотела бы спросить вас. Меня похитили!– Жанна, у нас есть свидетельство того, что ты неблагонамеренна и противоречишь учению святой церкви.Жанна воздела глаза к сводчатому потолку, где в густом сумраке уже не видно было парения ангелов.– Сударь! – воскликнула она. – Разве вы не знаете, что я истинная христианка, и никогда не исповедовала другой веры?– Никакой иной веры?– Нет, сударь!– О, Жанна, – он горестно покачал головой. – Ты называешь свою веру христианской, потому что веру римской церкви – еретической. Я же спрашиваю тебя, не принимала ли ты каких иных верований?– Я верую лишь в то, во что верует римская церковь.– Хорошо… Когда я проповедую, я говорю кое-что, во что веруешь ты. Ну, например, что есть бог, и есть сатана. Следовательно, ты можешь веровать в часть того, что я проповедую.Сумрак сгустился настолько, что девушка ничего уже не могла разобрать, все слилось в зернистую, колышущуюся массу. Две инквизиторские свечи медленно таяли, их желтые блики лежали на выбритых макушках Гийома де Брига и монаха-хищника, чьи бульдожьи брыла выдавали в нем существо, способные намертво вцепиться в свою жертву. Граф Этьен де Ледред, по своему обыкновению, отстранился от света, его темный силуэт Жанна смутно угадывала в потемках. Только рука монаха-рыцаря с тяжелой печаткой попала в круг света. Инквизитор наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Де Ледред отрицательно покачал головой.В потемках послышалась чья-то шаркающая поступь. Жанна испуганно обернулась. Уродливый старик, тот, что недавно открыл перед ней дверь, похожий на призрак в своем складчатом одеянии, зажигал короткие толстые свечи в железных подсвечниках, укрепленных по стенам. Взошла луна. Ее неверный свет запутался в виноградных листьях оконных переплетов. Страшные шипы терниев вытянулись, их чудовищные проекции лежали на полу в голубом клубящемся мареве лунных прямоугольников.– Я верую только в то, во что должен веровать христианин.– Согласен, дорогая Жанна. Но эти хитрости я знаю. Приверженцы синагоги сатаны не отрицают существования бога и божественного провидения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33