Она положила его в пакет с запиской на английском языке:
«Это ключ от порохового завода Стэнли и карта, где указано его местоположение – недалеко от деревни».
Подошел час свиданий в «Английском особняке»; одним он был в радость, другим – совсем нет.
– Ты здесь, Мами Малумба? – шепнул Черный Сэм у дверей ее спальни. Его большие серьги блестели в свете луны.
– Я-то здесь, но тебя со мной нет! – ответила ему Мами.
– Открой дверь, а то я ее проломлю.
– Неужели? Если ты считаешь, что в любой момент можешь поманить меня, и я тут же растаю, ты очень ошибаешься.
– Я хочу спеть тебе «Песнь песней» царя Соломона!
– Я слышала этого парня утром, днем и ночью. Мне он уже надоел!
– Сладенькая моя, что я сделал?
– Ты нарушил свое обещание, Черный Сэм. Мой Растус никогда не нарушал обещаний.
– Какое обещание?
– Ты сказал, что придешь послушать, как пастор станет читать Библию, а сам не явился.
– Цветочек мой, я же пират! Меня не было, я был занят грабежом.
– И еще одно: с меня хватит твоих пиратских приключений! Я требую, чтобы ты снял с ушей свои поганые серьги. А пока убирайся, я не желаю тебя видеть.
По другую сторону двери наступила тишина, а потом Черный Сэм сказал:
– Ты же знаешь, что в море плавает много рыбок. Такому парню, как я, стоит только свистнуть, и женщины выстроятся перед ним в очередь.
– Неужели? Теперь позволь и мне кое-что тебе напомнить. Ты мне сам говорил, что, если мужчина попробовал Мами, он уже навечно к ней прикован. Ты не помнишь своих собственных слов?
– Пожалей меня, – молил Сэм. – Ведь уже прошла неделя. Я скоро стану таким же тощим, как монах-пятидесятник!
– Мне все равно, если у тебя останется только кожа да кости. Черный Сэм, ты сюда не войдешь!
Часы на Педдер-стрит пробили час, а Милли и Эли бежали по пляжу острова Грин, держась за руки. Они бежали туда, где резвились два дельфина. Они как будто их ждали и высоко выпрыгивали в воздух из воды.
– Я люблю тебя! Я тебя люблю! – повторяла Милли.
Эли поцеловал ее, и она почувствовала вкус моря в его поцелуе. Они стояли, обнявшись, глядя, как лучи маяка острова Грин перекрещивались над проливом Сульфур.
– Нам нужно радоваться каждой минуте, – сказал Эли. – Когда прибудет новый губернатор, многое изменится.
– Почему?
– Говорят, что он собирается все тут переделать. Для начала он объявит это место особой территорией.
– Нет! Только не остров Грин.
– Это уже точно. В Парламенте обсуждали вопросы роста преступности в колонии. Он со многим не согласен. Он против торговли рабами-кули, а твой Джеймс завяз в этом по уши.
– Ты же знаешь, как я отношусь к этому, – сказала Милли.
Эли прищурил глаза от резкого света.
– Да, с этим пора что-то делать. Я, конечно, не очень разборчив в средствах, но мне не нравится торговать людьми. Основную часть перевозит компания «Смит и Уэддерберн». Тебе известно, что из более чем двадцати провинций от Анвея до Квантунга десятки тысяч кули были отправлены именно отсюда? Губернатор Боуринг собирается положить этому конец.
– Ну а что скажешь насчет контрабанды опиума?
– Это другое дело.
– Ничего подобного! Это так же гнусно, как работорговля! По-твоему, если ты получаешь от этого доход, контрабанда опиума сразу становится законным делом!
– Я и не рассчитывал на твое одобрение!
– Но ведь это так опасно! Каждый день в Коулуне пиратам отрубают головы.
– Сначала им нужно меня поймать! Милли крепко обняла его.
– Я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты рисковал!
– Если ты меня любишь, не суй свой нос в мои дела! Еще мальчишкой я нарушал законы, и другим мне теперь не стать.
Позже, лежа с Эли на пляже, Милли опять почувствовала, что рождена для этого мужчины. До встречи с Эли ее любовный опыт был весьма ограниченным – сначала была юная любовь к Тому Эллери, теперь она видит его только во сне. Потом насильственное ухаживание Джеймса, которого ей приходилось терпеть из-за того, что он был ее мужем. Конечно, Эли не отличался мягкостью – его характер был мозолист и груб, как и его руки. Но в нем чувствовалась какая-то изысканность и нежность, которая проступала сквозь грубые его повадки. Эли ни под кого не подлаживался.
Его следовало принимать таким, каким он был, либо просто от него отказаться. Одно Милли знала наверняка – согнуть его не мог никто.
Лежа на спине, Милли наблюдала за ним прищуренными глазами.
Его резкий профиль был четко обрисован на фоне залитого звездами неба. Он ел приготовленное Мами угощение для них.
Эли всегда ел с грацией дикого животного. Процесс насыщения мало его интересовал – ему это нужно было, чтобы оставаться живым, и больше ничего. Зато для Джеймса еда была культом. Он наслаждался каждым кусочком пищи, исчезавшим в его губастом рту, который сразу же захлопывался, – так собака ловит пастью мух. Он шумно и старательно пережевывал пищу, пожирая маленькими глазами все, что еще не успел в себя запихать. Милли подумала, что по тому, как человек ест, можно угадать его характер.
Эти двое мужчин были тому прекрасными примерами. Она вспомнила знакомую еще со школьных дней старинную легенду о неком правителе, объявившем обжорство самым ужасным грехом из семи смертных грехов, ибо оно означало и зависть (к большому куску, лежавшему на тарелке соседа), и алчность (съесть как можно больше), и скупость (нежелание поделиться с ближним), и злость (из-за того, что ему досталась меньшая порция), и гордость (способность съесть больше всех) и вожделение (жажду есть еще и еще, несмотря на отрыжку и бурление в желудке).
Словом, шесть грехов, вместившихся в один-единый огромный грех.
Как странно, подумала Милли, улыбнувшись обернувшемуся к ней Эли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101