Подтрунивая над ним, я сказала, что он ведет слишком много философских бесед с Паломидом и чрезмерные размышления грозят повредить его рассудку.
– Ничего не могу с собой поделать, – мрачно ответил Ланс. – Только так мне удается познавать мир. Если я не нахожу определения в своей голове, то не понимаю, о чем идет речь. – Он ослепительно улыбнулся, и в его улыбке я увидела смущение и любовь. – Не всем же быть такими дерзостными, как ты.
– Дерзостными? Так я и поверила, – пробормотала я, размышляя, есть ли во всем этом хоть какой-нибудь смысл. И вдруг мы враз расхохотались, поняв, сколь комично такое серьезное отношение к себе.
Если Ланс, мой рыцарь и защитник, давал мне возможность почувствовать, что я обожаема, любима и даже красива, то и я поднимала его настроение, уводила от копания в темных, таинственных сторонах жизни.
К полудню мы достигли Гластонбери, и лошадиные копыта глухо загрохотали по древним бревнам, которые втоптали в заросшее камышом болото задолго до того, как сюда пришли легионы. День был безветренным, и поверхность озера оставалась гладкой и нетронутой, как лист римского стекла. Холм, возвышающийся из озера, кельты долгие годы называли Инис Витрин – Стеклянный остров, хотя другие именовали его Авалон – Яблочный – за великолепные яблоневые сады. И в том и в другом случае имя было оправдано.
Мы поговорили с виноделом, потом с Гвином, спустившимся из укрепления на вершине Тора, и вместе пошли перекусить в таверну у пристани, дружески болтая и любуясь, как водоплавающие птицы опускались на озеро, поднимались вновь и сбивались в большие стаи по берегам. Когда настало время уезжать, Ланс отправился за лошадьми, а я сообщила Гвину, что довольна своей Этейн. Лицо коротышки осветилось гордостью.
Но когда бретонец привел наших скакунов, Этейн была беспокойна, и от нервозности ее глаза подернулись белым. Ланс хмурился и, подведя ко мне беспокойное животное, объявил, что нам следует немедленно уезжать. Гвин склонил набок голову и протянул на прощание руку, но Ланс ограничился только кивком.
Мы молча ехали домой, и все мои попытки завязать разговор наталкивались на мрачную замкнутость бретонца. Наконец я оставила надежду его расшевелить, понимая, что он занят решением очередного философского вопроса.
Когда мы подъехали к броду, Ланс внезапно повернул на тропинку, ведущую вдоль реки, и направил лошадь к краю луга. Привязав кобыл к ивам, он обошел мою, чтобы помочь мне спуститься.
Я озадаченно посмотрела на него. Все эти годы мы не ложились в постель по его, а не по моему желанию. Но сейчас в его глазах был явный призыв, и мое сердце учащенно забилось.
Он обхватил меня за талию и приподнял с седла. В его руках я казалась легкой, как пушинка, и чувствовала себя спокойной и уверенной. Даже когда я коснулась земли, он не отпустил меня, а повел через ивы к воде.
– Мне надо тебе кое-что сказать. Нечто неприятное, – его голос сделался хриплым, и я слегка отстранилась, чтобы разглядеть его лицо, но Ланс резко притянул меня снова. – Не смотри на меня. Иначе я не найду слов.
Мы продолжали идти рядом, обняв друг друга за талии, и я склонила голову ему на плечо. Тишину нарушало лишь негромкое журчание потока. Мы подошли к плоской скале, выдающейся в воду. Ивовые ветви, склоняясь над нами, образовывали что-то в виде арки грота. Над рекой взад и вперед летала разноцветная стрекоза. Я уверяла себя, что в таком мирном месте не может произойти ничего ужасного.
Мы сели, прижавшись друг к другу, как дети, я уютно примостилась рядом с Лансом, а он с отсутствующим видом поглаживал меня по волосам. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил, и его тихий голос доносился, будто издалека.
– Помнишь, когда я уехал из Камелота, после того как появился Мордред, то пообещал, что если понадоблюсь, тебе стоит только позвать, и я примчусь, где бы ты ни была и откуда бы ни окликнула.
Я молча кивнула, вспомнив о нашем расставании и об охватившей меня потом боли утраты.
– Я блуждал повсюду… направился к Кентербери, вдоль Саксонского побережья к Корнуоллу, потом в Уэльское королевство… но твой образ преследовал меня. Днем и ночью я думал только о тебе… и тобой я кончал молитву. Даже во сне ты всегда была со мной. А потом я приехал в Карбоник, чтобы узнать, как поживает увечный король Мертвой земли…
Я вся напряглась, и в памяти возникло наглое смазливое лицо Элейн.
– Не сомневаюсь, что рыжеволосая уступчивая дочь Пеллама оказала тебе радушный прием. – Я выпрямилась, и во мне проснулась ужасная ревность. Ланс быстро повернулся и внимательно посмотрел на меня, и все мысли об Элейн тут же улетучились. Он сжал мое лицо ладонями и заговорил чуть ли не шепотом:
– Тогда я выпил слишком много и решил, что это долгожданное послание от тебя… Когда ее служанка Бризана подала мне пахнущий лавандой платок и сообщила, что госпожа ждет, я решил, что мои молитвы услышаны. Я даже не удивился, откуда ты взялась в Карбонике. Не было ни свечи, ни фонаря, ни даже луны за окном… О, Гвен, я не знаю, что было сном, а что явью…
Его глаза потемнели от муки, мы неотрывно смотрели друг на друга, пока смысл его слов доходил до меня. Ланс, который отказывался делить со мной ложе, считая это делом чести, был вовлечен в связь с женщиной, к которой я его давно ревновала.
Боль и понимание, гнев и сочувствие нахлынули на меня. Ланс был мужчиной, как всякий другой, с естественными потребностями, и я не имела права требовать от него верности… Я, которая каждую ночь делила ложе с Артуром.
Но меня задело, что этой девушкой оказалась Элейн. В ней было все, чего недоставало мне – молодость, красота, уверенность, что все мужчины должны в нее влюбляться лишь потому, что она выглядит так привлекательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149