Хорошее место для отшельников и святых людей. Там они спокойно могут размышлять. И я однажды побывал на Священном острове…
Ланс не стал продолжать, но я почувствовала, что какая-то его частица стремится туда и сейчас, чтобы слиться со сверхъестественным. В Бамбурге я спросила, не хочет ли он остановиться на Священном острове, пока я встречаюсь с Увейном.
Он сразу же принялся расчесывать мои волосы и после каждого взмаха расчески проводил по ним еще и рукой. Заговорил он лишь спустя несколько минут.
– Ты знаешь, как я люблю тебя, Гвен. И знаешь, как я люблю Бога. Я бы не хотел, чтобы это нас снова когда-нибудь разлучило. Но после смерти Гарета мне нужно примириться с собой: ведь если бы не я, он до сих пор был бы жив. Надеюсь, что пребывание на Линдисфарне облегчит мое сердце… если я не нужен тебе в Яверинге.
«Конечно, ты очень нужен мне в Яверинге», – подумала я, испытывая ту же болезненную ревность, которая преследовала меня после истории с Элейн. Но я хорошо запомнила тот урок, и поэтому сейчас только откинула голову и улыбнулась Лансу в ответ.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам через пару дней? – предложила я, и бретонец, наклонившись, поцеловал меня в лоб.
На следующее утро мы расстались. И я долго смотрела вслед удаляющемуся Лансу: элегантный мужчина в черном ехал на черном коне и выделялся темным силуэтом на фоне серебристого моря. Потом со вздохом повернулась и направилась за Паломидом в глубь суши, туда, где дорога прорезала Кайло-Хиллз.
Следующую ночь я провела в пещере, о которой помнил араб. Небольшое помещение было выдолблено в глыбе песчаника, которая выдавалась в середине западного склона холма. Кромка входа располагалась достаточно высоко и обеспечивала мое уединение, а у порога, чтобы отпугнуть непрошеных гостей, мужчины развели сторожевой огонь. Спрятавшись в крошечном убежище, защищенном твердой скалой, я уютно провела всю ночь.
Проснулась я с первыми лучами солнца и сквозь папоротник-орляк и вереск продралась на вершину холма. Там я рассчитывала оглядеться на восходе и заранее предполагала обнаружить на вершине превосходный наблюдательный пункт, но красота, расстилавшаяся у подножия, захватила дыхание, и в изумлении я неотрывно смотрела вниз.
Кряж, на котором я стояла, образовывал границу между ночью и днем. На западе убегающие к Чевиот-Хиллз долины оставались по-прежнему в тени и дремали под звездной россыпью. Зато на востоке мягкий золотистый свет встающего солнца уже ласкал побережье, простиравшееся с севера на юг насколько хватало глаз. А за береговой линией дальше к краю земли уходило морс, сверкая под бледным небом, как серо-голубой шелк. На горизонте цвета персика и абрикоса вырисовывались облака и становились с каждой минутой ярче. Внезапно из-за кромки моря вынырнуло солнце и, искрящееся и мерцающее, как тлеющий уголь, проложило золотистую дорожку на морщинистой поверхности воды.
Начинался прилив, отрезая от берега Священный остров, и он поплыл, точно волшебный корабль по зачарованным водам. За ним понеслись бакланы и буревестники, на берег опустились дикие кряквы, гаги и веретенники, а в укромном уголке пляжа проснулись тюлени. Их перекличку донес до меня ветер. В небе над головой носились целые стаи птиц. Некоторые садились на землю, другие кувыркались под солнцем и рассекали воздух неправильным клином. Все формы жизни, обитавшие в воздухе, морс и порожденные землей, процветали на этом крошечном обломке суши и возносили свой дух ввысь, подальше от мелких забот и выдуманной человеком борьбы. Так и Богиня однажды унесла меня от себя самой. Этого хотел и Ланс от Христа.
Зная, что, если я буду стоять между ним и Богом, Ланселот почувствует себя затравленным и несчастным, я решительно отвернулась от берега. Это не означает, что он от тебя уходит, уговаривала я себя и, найдя плоский широкий камень подальше от зарослей вереска, облюбованных мухами, уселась и стала смотреть на запад.
С этой стороны панорама оказалась успокаивающей. Холмы, долины и длинные, широкие просеки начинали приобретать краски дня. Как бы этот вид понравился Артуру! Он бы по достоинству оценил пейзаж, выбрал бы вершины для укреплений, продумал пути подхода, прикинул места, которые нужно расчистить, вычислил бы, сколько дичи можно набить в лесах, где разместить загоны для свиней и где добывать руду. Короче говоря, понял бы, как объять новой формой раскинувшийся перед ним мир, прозрел бы его будущее.
Для меня он содержал иное очарование – теплые, пронзительные соблазны. В тени зазубренных отрогов на челе вечной вересковой пустоши хрупкая, как пламя свечи в ветреный день, передо мной проходила череда ушедших поколений. Кто они были, как их звали и какие истории читались на их лицах, я разглядеть не могла, но отголосок их жизни доходил до меня древним гимном. Защищаясь от бури, они строили жилища, возделывали землю и насыщали ее любовью и надеждой, берегли урожай и скот для будущего, которое для них могло и не наступить. В душераздирающей скоротечности их часа они любили свою страну, находили здесь прибежище, называли своим домом.
Навстречу светлеющему дню полетело задорное кукареканье петуха, и снизу донеслось мычание коров, ожидающих дойки. Я улыбнулась. Здесь был мой мир, полный житейских грез о жрицах и матерях.
Понимание этого застало меня врасплох. Я обхватила руками колени, положила на них подбородок и уперлась взглядом в простиравшееся передо мной пространство. Не важно, что произошло в прошлом: я была так же связана с народом, как Артур со своим делом… и если люди меня позовут, я откликнусь на их призыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149