Да и Минкевич его подзуживает. Монгол им не нравится...
- Здрасте! - возмутился Хозяин. - Будто Балабанов был хорош! Коммуняка, петух гамбургский! Из путевой зоны сделали СССР, в рот компот! Того гляди, начнут мочить друг друга!
- Так он о том же и говорит. Вроде как Монгол - это Петров предполагает - мутит воду среди блатных и мужиков, акцию готовит...
- Да и ладно, - успокоился вдруг Перемышлев. - Знаем эти акции. Повара - в котел с бульоном, нарядчику - доской по черепу... Ну, завхоза какого опетушат или замочат - туда и дорога... Что я, новых не найду? Эх, жаль, попа нет, Василия, вот кто советчик... Когда приедет-то? Ты ведь с ним корешишься вроде?
- Да не, как все... В приятельских. А будет он дня через три. Может, на Максима Исповедника поспеет...
У Перемышлева рука с куском торта остановилась на полдороги.
- Ну, даешь, Иван! Ты уже и в праздники религиозные проник! Сам-то, ха-ха, в попы не собираешься?
- Крест ношу, - с достоинством ответил Окоемов.
- Я тоже ношу, - Хозяин стер с лица улыбку. - Мы ж русские люди, в рот компот...
Он расстегнул китель, рубашку и вытащил толстую "бандитскую" золотую цепь с огромным, почти иерейским крестом, тоже золотым.
- Видал?
Окоемов молча кивнул, одобряя, но свой маленький серебряный крестик показывать не стал.
Перемышлев хотел что-то словесно добавить к показу креста, но в дверь кабинета неожиданно постучали.
- Ну, кто там, заходи! - недовольно буркнул полковник.
- Николай Фомич, нужно ваше "добро"! - с порога объявил вошедший ДПНК лейтенант Мыриков. Это был молодой безусый человек, подтянутый и строгий на вид. Мундир на нем сидел безукоризненно, зато шапка падала чуть ли не на нос - Мыриков недавно состриг пышную неуставную шевелюру, и голова сразу уменьшилась.
- Какое ещё "мое добро"? Брюки, ботинки? - пошутил Хозяин.
- Да нет... тут другое: контролер Баранов требует ключи от церквы нашей. Говорит, что ключи для Монгола: мол, ворюга хочет посетить Божий храм.
- А я что, митрополит? Просит - дай. Скоммуниздить там нечего, да Монголу и не нужно...
- Ага! - обрадовался Мыриков и собрался было уходить, но Перемышлев остановил его.
- Ты, это, знаешь что? Замени Баранова этим, как его? Петром... забыл фамилию... тоже контролер. Он с Монголом частенько в разговоры вступает может, высмотрит что или на слух определит. Пусть Петр Монголу ключи отнесет, понял?
Мыриков кивнул и исчез за дверью, а Перемышлев и Окоемов продолжили чаепитие. Хозяин забыл, что хотел сказать о кресте, так и оставшимся снаружи и странно сочетавшимся с советским мундиром внутренних войск. На кителе, слева, выделялись к тому же два ряда орденских планок и латунный значок с серебряным Феликсом за 20-летнюю безупречность.
Половина торта быстро исчезла в желудках сотрапезников; причем, три четверти досталось Хозяину, а Окоемов едва успел ухватить остаток кондитерского шедевра. Прапорщик, вкушая, все размышлял: показывать полковнику анекдоты - или обождать повышения тонуса, настроения, выбрать удобный момент перемены темы разговора.
Однако склад рассудка Перемышлева был косным: он с большим трудом менял направление. Сейчас он, заинтригованный известием Мырикова о ключах для Монгола, пытался найти для этого факта какой-нибудь логический ряд. Но - логика отсутствовала. Сам Хозяин в храм заходил редко, но если заходил службу выстаивал до конца, соблюдая устав: остро чувствовал чужое первенство, некое "генеральство" отца Василия и "маршальство" невидимого Господа Христа. Службы были поприятней занудных партсобраний с Балабановым во главе. И пели зеки отменно. Правда, Перемышлев никак не мог заставить себя подойти к батюшке ранним утром, рассказать все и склонить голову под епитрахиль: мешала проклятая ирония, покрывавшая глубокий страх. Впрочем, Хозяин исповедался и причастился один-единственный раз: в Москве это было, в храме близ Павелецкого вокзала, после крупной пьянки в гостинице МВД... Старичок-священник отнесся к полковнику с участием, выслушал - и сам спросил кое-что. Перемышлев чувствовал себя хорошо: люди вокруг были свободны, и, хотя преобладали пожилые женщины, но и мужчины и даже военные имелись: столбиком стоял, не шелохнувшись, флотский кап-раз, по виду ровесник... В зоновском же храме Николай Фомич никак не мог уравнять себя с зеками: жуликами, разбойниками, мошенниками, насильниками, а в другой классификации - "блатными", "мужиками", "козлами" и отверженными-обиженными "петухами". Для всех была общая чаша. Храм св. Моисея Мурина и иерей в нем были вне действия законов - как официальных, писаных статей, так и неписаных "понятий". Но из служащих "семерки" один лишь прапорщик Окоемов невменяемо входил в его пределы, ставил свечи, покупал книги, пел вместе с зеками в левом хоре - и исполнял все, предписанное православным христианам от начала века сего...
- Ты, Ваня, проконтролируй ситуацию. Сходи, погляди сам - что там, в церкве, Монгол делает... Добро? А я домой поеду, рабочий день кончился... что мы, стахановцы, что ли? - Перемышлев протянул руку Окоемову для рукопожатия: оно состоялось.
Прапорщик отправился в жилзону, а Хозяин - домой.
На КПП караульный боец Мухин остолбенело открыл рот: у полковника в проеме расстегнутой шинели сиял на груди здоровенный золотой крест.
СВИДАНКА КОЖЕМЯКИНА
Зек Игорек Кожемякин по кличке Рэцэдэ с большим трудом выцарапал у режимной части трехдневное свидание с женой Наташей. Он был молод, двадцати восьми лет, отбывал второй двухлетний срок за хулиганство... Потерпевшим оба раза был один и тот же гражданин: сосед по коммуналке Сергей Витальевич, учитель физкультуры, склочный лыжник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115