— Джентльмены! Следующий свидетель — доктор Торндайк, который оказался на месте преступления по чистой случайности, но тем не менее осмотрел его первым. Кроме этого, он провел осмотр тела и, несомненно, сможет пролить некоторый свет на это ужасное преступление.
Торндайк принес присягу и поставил на стол ящичек с кожаной ручкой. В ответ на вопрос коронера он сообщил, что преподает судебную медицину в госпитале Св. Маргариты, и кратко объяснил, каким образом оказался причастным к делу. Тут председатель жюри прервал его и попросил, чтобы он высказался по поводу волос и ножа, поскольку это ключевые моменты дела, — и Торндайку тут же передали и то, и другое.
— Как вы считаете, принадлежат ли волосы из пакета А и пакета Б одному и тому же лицу?
— Несомненно.
— Не могли бы вы осмотреть нож и сказать нам, можно ли им нанести такую рану?
Торндайк пристально изучил лезвие и вернул нож коронеру.
— Можно, — ответил он, — но я более чем уверен, что рану нанесли не им.
— Вы можете объяснить, как вы пришли к столь решительным выводам?
— Думаю, — сказал Торндайк, — будет лучше, если я изложу все в строгом порядке.
Коронер утвердительно кивнул, и мой друг продолжил:
— Я не буду злоупотреблять вашим вниманием и повторять то, что уже известно. Сержант Бейтс подробно описал место преступления, и мне к его показаниям добавить нечего. Описание тела, данное доктором Дэвидсоном, также вполне исчерпывающее: женщина была мертва уже около десяти часов, рана, без сомнения, оказалась смертельной, а нанесена она именно так, как описал доктор. Смерть, очевидно, наступила мгновенно, и я готов утверждать, что жертва даже не успела очнуться ото сна.
— Но, — возразил коронер, — в руке погибшая держала прядь волос.
— Эти волосы, — отвечал Торндайк, — не волосы убийцы. Их положили в руку жертвы с очевидной целью; а тот факт, что убийца принес их с собой, говорит о следующем: преступление было заранее спланировано, а преступник вхож в дом и знаком с его обитателями.
Услышав это заявление Торндайка, все — и коронер, и присяжные, и зрители — раскрыли рты от изумления и уставились на него. Воцарилась необыкновенная тишина, которую прервал дикий истерический смех миссис Гольдштейн, после чего коронер задал вопрос:
— Почему вы считаете, что волосы в руке убитой не принадлежали убийце?
— Это очевидный вывод. Цвет волос слишком заметный, что меня сразу и насторожило. Более того, есть три факта, каждый из которых убедительно доказывает, что они вряд ли принадлежат убийце.
В первую очередь, состояние руки. Если человек в момент смерти крепко схватывает какой-либо предмет, то запускается механизм так называемого трупного спазма. Сокращение мышц немедленно переходит в rigor mortis, то есть трупное окоченение, и предмет остается сжат в руке, пока оно не пройдет. В нашем случае рука полностью окоченела, но никакой крепкой хватки не было. Прядь лежала на ладони свободно, а пальцы не были сжаты в кулак. Отсюда ясно, что волосы были помещены в руку после смерти. Два других факта связаны с состоянием самих волос. Если вырвать несколько волосков, то самоочевидно, что все корни будут с одной стороны вырванной пряди. В данном случае прядь выглядела не так: волосы лежали корнями в разные стороны, а значит, их не могли вырвать у убийцы. Но третье несоответствие, которое я обнаружил, было еще значительнее. Волосы в этой прядке вообще не были вырваны — они выпали сами по себе. Вероятно, это очески. С вашего разрешения, я объясню, в чем различие. Если волос выпал естественным путем, он вываливается из фолликула — крошечной трубочки в толще кожи, — потому что его выталкивает новый волос, растущий под ним; на конце таких волос остается только маленькое утолщение — волосяная луковица. А вот если волос вырвать силой, корень тянет за собой и фолликул, который заметен на конце волоса в виде блестящего комочка. Если Мириам Гольдштейн вырвет у себя волос и передаст мне, то я покажу вам эту значительную несхожесть вырванных и выпавших волос.
Несчастную Мириам уговаривать не пришлось. В мгновение ока она вырвала у себя с дюжину волос, которые один из констеблей и передал Торндайку, а тот сразу же зажал их скрепкой. Из своего ящичка он вынул другую скрепку, в которой держались волосы из пряди, найденной в руке убитой. Обе скрепки, вместе с увеличительным стеклом, он протянул коронеру.
— Удивительно! — воскликнул тот. — И совершенно неопровержимо.
Он передал все это председателю жюри, и присяжные некоторое время в тишине рассматривали волосы, затаив дыхание и пристально прищуриваясь.
— Следующий вопрос: где убийца взял эти волоски? — продолжал Торндайк. — Я предполагал, что с гребня Мириам Гольдштейн, но показания сержанта ясно свидетельствуют в пользу того, что они взяты из того самого мешочка с оческами, откуда сержант взял образец для сравнения.
— Что ж, доктор, — заметил коронер, — вижу, вы окончательно разнесли доказательство, основанное на волосах. Но позвольте спросить: удалось ли найти что-нибудь, проливающее свет на личность убийцы?
— Да, — ответил Торндайк. — Я обнаружил несколько улик, которые практически неопровержимо указывают на преступника.
Тут он бросил на суперинтенданта Миллера значительный взгляд. Тот встал и прошел до двери и обратно; садясь на свое место, Миллер опустил что-то в карман. А мой коллега продолжал:
— Войдя в холл, я отметил следующие факты. Над дверью находилась полка, а на ней два фарфоровых подсвечника. В обоих были свечи, одна из которых, впрочем, оказалась совсем коротким огарком — не длинней дюйма — и просто лежала в чашечке подсвечника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10