Аппарат стоял на круглом столике, и, дожидаясь, когда меня соединят, я рассеянно рассматривал вещицы, с которыми Урсула, видимо, не желала расставаться даже в постели: пудра, румяна, крем, помада, пилочка для ногтей, лак, апельсиновая жевательная резинка, пара колец, лежащих на раскрытой книжке. У ног моих стояли столь любимые женщинами тапочки без задников, розовые, украшенные птичьим пухом, они их еще называют шлепками. Наверняка такие миленькие тапочки стали причиной не одного растяжения лодыжек, а иногда даже и свернутой шеи. Мои собственные коричневые ботинки выглядели рядом с ними как солдатские сапожищи. В комнате слегка пахло пудрой, этот сладкий аромат щекотал ноздри, хотелось чихнуть. На каминной полке высились изящные позолоченные часы, причудливо украшенные, в средней части они были тонкими, и поэтому напоминали затянутую в корсет нарядную даму. На низеньком туалетном столике с высоким зеркалом было много серебра и хрусталя, какие-то бутылочки и баночки, а сбоку стояла огромная хрустальная ваза с желтыми тюльпанами.
От приятного ротозейства меня отвлек голос телефонистки, произнесший:
- Вы на связи.
И через пару секунд раздался хрипловатый ворчливый голос отца, повторявший ей наш домашний телефон. Честное слово, будь я пациентом, я здорово бы испугался не в урочный час разбуженного доктора. Однако, вспомнил я, несмотря на грубоватое обращение и ворчливость, пациенты совершенно его не боялись. И правильно делали, потому что за внешней строгостью таились неподдельная доброта и заботливость. Я порадовался про себя, что телефон наш стоит рядом с отцовской кроватью.
- А, это ты, Джейк,- сказал отец, ничуть не рассердившись.- Откуда ты звонишь?
Я сказал, что звоню из имения Алстон-холл, по не стал уточнять, что нахожусь в спальне молодой хозяйки. Интересно, что бы он сказал, увидев меня в этом роскошном дамском алькове? Одно я знал точно: вывести его из себя практически невозможно.
- Я знаю, что ты там. Мы прочли в газете, что ты оказался свидетелем этой истории с самоубийством. Там пишут, что состоялось дознание и что его перенесли. Кстати, тут тебе пришло несколько писем. Хочешь, я их перешлю?
- А среди них есть заказное письмо?- с бьющимся сердцем спросил я.
- Заказное? По-моему, был такой конверт. Не волнуйся, его мы тоже пришлем.
- Нет, не нужно. Я сейчас приеду за ним. Буду дома через три часа.
- Через три часа? Хорошо, мой мальчик. Смотри, поосторожнее, не засни за рулем.
Я услышал щелчок - это отец повесил трубку. Я, будто наяву, видел, как мой дорогой папаша снова откинулся на подушку и мгновенно уснул. У него было крайне редкое для отца качество: научив нас с братом всему, что он сам знал, он оставил нас в покое. Он никогда не вмешивался в наши дела.
Я встал и, споткнувшись об эфемерные розовые шлепки, едва не опрокинул хрупкий столик.
- Урсула,- сказал я,- я сейчас же еду. Ты уверена, что дознание снова перенесли?
- Да. Маллет сказал, что официальное извещение будет разослано утром. Ты ведь вернешься, правда?
- Обязательно вернусь,- пообещал я.
Она подошла ко мне и положила обе руки мне на плечи.
- Ох, Джейк! Я уже сказала, что он любил тебя.- Ее глаза наполнились слезами.- У тебя нет такого чувства, будто он здесь, в доме, совсем близко, наблюдает за нами и улыбается? Он не верил в загробную жизнь, я тоже не верю, хотя хотелось бы верить. Но я знаю: он что-то хочет нам рассказать, и я рада, что он выбрал тебя.
Я поцеловал ее в лоб и осушил своим платком ее глаза. Она пропустила сквозь пальцы, как сквозь гребень, белокурые волосы, откинув их назад.
- Ты иди разогревай машину, а я пока приготовлю термос с чаем и сандвичи.
На часах было уже пятнадцать минут второго.
Глава 5
Никогда еще меня так не радовала быстрая езда, как в ту ночь. Моя машинка словно бы хотела отблагодарить за долгий отдых, и неслась вперед, как птица, чутко отзываясь на все переключения скорости и повороты рулевого колеса. Дороги были пусты. Луна только-только стала убывать, и свет ее был по-прежнему чарующим и ярким. Воз дух был совсем не холодным. Я откинул верх машины, и ветер трепал мои волосы как хотел, это потрясающее ощущение, на свете нет ничего приятнее. Когда я выезжал из высоких ворот, охраняемых стайкой каменных мартышек, когда этот огромный темный дом и все его деревья и густые чащобы остались позади, когда я мчался по дороге, расчерченной кружевными тенями, когда я выбрался на гладкую главную дорогу, а потом, миновав пригородные предместья сонного Чода и старинную рыночную площадь и церковь,- по идее, на каждом этом этапе я должен был бы испытывать облегчение и радоваться. Однако едва эта разумная мысль оформилась в моем мозгу, я тут же почувствовал: мое классное настроение и веселый азарт вызваны не тем, что я наконец вырвался на свободу. Как бы не так: их породило предвкушение скорого возвращения в это гибельное место. Стрелка на спидометре метнулась к шестидесяти пяти.
Приехал я в начале пятого. Все мышцы одеревенели, но усталости я не чувствовал. Притормозив у фасада нашего дома, я стал выбираться из глубокого низенького сиденья. Проходивший мимо дежурный полицейский направил на меня фонарик и, сразу узнав, спросил:
- Чересчур заработались, мистер Сиборн?
Он пошел дальше, а я помчался по асфальтированной дорожке к крыльцу, показавшемуся мне на этот раз просто крошечным, и открыл дверь своим ключом: замок у нас американский.
Мне непостижимым образом удалось никого не разбудить, во всяком случае, никаких шорохов и стуков при моем появлении не раздалось. Тихонько затворив дверь, я быстро взобрался по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89