Голова его была обрита почти наголо, а лицо украшали тонкие черные усики и маленькая бородка-эспаньолка. Глаза были скрыты за черными, как и его кожа, очками. На столе перед ним в пепельнице дымилась тонкая сигара.
Пройдя через весь бар, Питер подошел к нему и спросил:
— Натан Джоунс?
— Натан Хейл Джоунс, — ответил мужчина. У него был спокойный, хорошо поставленный актерский голос. Его без труда могли слышать на другом конце бара. — Ты опоздал, Стайлс.
Питер посмотрел на часы.
— Двадцать шесть минут, — сказал он, — а вы мне дали сорок.
— Ты опоздал лет на десять, Стайлс, — сказал Джоунс. — Садись, если хочешь.
Питер сел. Вдруг он услышал звук, заставивший его оглянуться: бармен подошел к входной двери и закрыл ее на два массивных железных засова. На какое-то время бар закрыли для посетителей.
— Мой офис, — сухо сказал Джоунс. Он взял сигару и стряхнул пепел в стеклянную пепельницу. — Как Мэриан это перенесла?
У Питера по спине побежали мурашки:
— Что перенесла?
— Убийство Ричарда, — небрежно сказал Джоунс и презрительно улыбнулся. — Твоя попытка скрыть это довольно наивна, Стайлс. Как тебе удалось убедить Мэриан не выдавать тебя?
— А как вы об этом узнали?
— Мир полон трусов, — сказал Джоунс. — Человек, который живет на Ирвинг-Плейс, негр. Он видел все. Думаю, он смотрел, потея и стуча зубами от ужаса, а потом набрался невероятной храбрости и позвонил кому-то сюда. Было слишком поздно, чтобы хоть чем-то помочь Ричарду.
— Он может опознать этих людей?
— Было темно, — сказал Джоунс и закурил сигару. — Четверо белых почти двухметрового роста. Наш храбрый друг не мог заставить себя выйти на улицу, но он смотрел. Он видел, как ты пришел и ушел. С этого момента за тобой наблюдали один или парочка наших друзей. Мы знаем, что ты ездил к Мэриан; знаем, что наш великий гуманист Джером Маршалл появился на сцене с одним из своих полицейских псов. Мы знаем, что, когда вы ушли, Мэриан даже не попыталась связаться с кем-нибудь из друзей Ричарда.
— Поэтому теперь здесь так тихо? — спросил Питер.
Джоунс сверкнул очками, на которые попал луч солнца.
— Мы готовимся к пятнице, — спокойно сказал он. — Об этом ты и хотел поговорить со мной, не так ли?
Питер судорожно вздохнул.
— Спасибо, что не стал ходить вокруг да около, — сказал он.
— Тебе это не понравится.
— Мне уже нравится тот факт, что мы будем разговаривать об этом, — остается так мало времени.
— Городские власти собираются заплатить? — спросил Джоунс.
— Заплатить в пятницу, потом в следующую пятницу и еще через пятницу — и так до бесконечности?
— Это позволит им оттянуть время, — заметил Джоунс.
Питер полез в карман за трубкой.
— Возможно, вы не захотите поверить тому, что я говорю. Власти, безусловно, хотят избежать угрожающей опасности, но гораздо больше этого они боятся последствий — и не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. Ответный удар не удастся удержать ни с помощью закона, ни без него.
Джоунс посмотрел на свою сигару: она погасла. Питер щелкнул зажигалкой и поднес ее к собеседнику. Тот улыбнулся и сказал:
— Тебе, белому, не следует этого делать.
— Ну ладно, давайте прикуривайте, — резко ответил Питер.
Джоунс снова улыбнулся. Питер держал зажигалку до тех пор, пока негр не раскурил сигару.
— Так вы боитесь ответного удара? — сказал он. — Мы всю жизнь живем с этим ответным ударом. Сейчас я сижу здесь, Стайлс, и думаю, что после пятницы толпа может разорвать меня на куски. А почему бы и нет? Днем раньше, днем позже, но это все равно произойдет. Может быть, это будет и хорошо, может быть, когда эта кровавая работа будет завершена, общественное сознание окажется расколотым и люди наконец действительно задумаются о месте чернокожего человека в этом мире. Вы боитесь атомной бомбы, Стайлс, но, возможно, было бы лучше, если бы она упала и разнесла все ко всем чертям. Пусть осталось бы шесть человек, но они начали бы строить какой-то новый, достойный мир.
— Можно остановить то, что должно произойти в пятницу?
— Да. Если заплатить десять миллионов долларов, — ответил Джоунс.
— Вы принимаете в этом участие?
Джоунс засмеялся:
— И ты думаешь, я скажу тебе об этом, белый? У моего презренного народа было принято называть своих детей в честь великих героев. После Гражданской войны многих называли Линкольнами, сегодня полно чернокожих молодых людей по имени Рузвельт. То же самое и из мира спорта. Моя семья решила назвать меня Натаном Хейлом, чтобы я отдал свою жизнь за страну. Я предпочитаю отдать ее, сражаясь на улице с тобой, белый, чем томясь в какой-нибудь из твоих отживших свой век тюрем.
— Вы хотите, чтобы все люди в негритянских гетто этой страны были уничтожены? Такова станет плата за роскошь сражения на баррикадах?
Боль исказила черное лицо Джоунса. В этот момент Питеру хотелось бы видеть его глаза, скрытые за темными стеклами очков.
— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я не участвую в этом заговоре. Более того, я день и ночь работал над тем, чтобы узнать, кто за этим стоит.
— Как вы узнали о готовящихся действиях?
— У нас есть уши, приятель, черные уши, а в высокопоставленных кругах и белые уши.
— И вы бы остановили беспорядки, если б смогли?
Джоунс посмотрел куда-то вдаль, мимо Питера.
— Я рассуждал так, — заговорил он. — Для чего можно было бы использовать эти десять миллионов долларов? Можно построить дюжину новых многоквартирных домов с отоплением и горячей водой и, может быть, предприятие для уничтожения отходов. А мне хотелось бы, чтобы эти деньги были использованы на пользу нашему народу — скажем, на клинику или одну или две хорошие школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52