Ты говоришь о нем так, будто вы друзья.
Мюррей пожал плечами:
— Этот негр Джонс терпит его, не думаю, что они обязаны летать вместе. Может, Райдербейт и un affreux, но он обладает определенными качествами.
Жаки склонилась и поцеловала его, вращая языком у него во рту.
— Ты обладаешь качествами, — наконец сказала она, позволив ему вздохнуть. — Волшебными качествами.
Он притянул и крепко прижал Жаки к себе, его руки заскользили по длинной спине, по изгибу бедер, он чувствовал се влажное тепло, сейчас эта сильная, смуглая, прекрасно сложенная pied-noir безраздельно принадлежала ему. «Я наставил рога ЦРУ», — испытывая тревожное удовлетворение, подумал Мюррей. Он всей душой хотел бы возненавидеть ЦРУ, если бы только они причинили ему непоправимое зло, и тогда он мог бы ненавидеть их так же сильно, как и полюбить эту девушку. У Мюррея появились дурные предчувствия, и он подумал, что может очень сильно полюбить ее.
Позже он спросил Жаки:
— Ты любишь своего мужа?
— Не надо о нем. Не сейчас. Пожалуйста.
Они крепко проспали несколько часов.
Мюррей резко проснулся. Из коридора неслись грубые, приглушенные голоса, а потом начали колотить в дверь.
— Мюррей Уайлд, ты, треклятый ублюдок!
Он спрыгнул с кровати и встал между дверью и девушкой. Кто-то тихо затараторил на французском, потом на дверь снова посыпались удары, звук шел снизу, видимо, били ногами.
— Выходи оттуда, трусливый кобель! — орал Райдербейт, двумя кулаками барабаня по двери. — Ты, эгоистичный ворюга!
Какой-то из французских голосов начал снова:
— Alors mon vieux, vas te coucher.
— Брось, Сэмми, — вмешался Джонс. — Пошли спать.
Жаки тоже проснулась и в промежутках между ударами в дверь спросила:
— Что случилось?
Мюррей, стоя голым у двери, громко сказал:
— Райдербейт, послушай Джонса и иди спать. Заткнись и отправляйся в постель, или я напущу на тебя медведя.
Из-за двери послышались звуки какой-то возни, потом снова завопил Райдербейт:
— Я хочу поговорить. Я хочу выпить. Я хочу поговорить с тобой, Уайлд, ты, жадный кобель! Я совсем один!..
Его вопли заглохли вместе с удаляющимися шаркающими шагами и гомоном голосов.
Мюррей вернулся к постели.
— Ты права, — сказал он, — его надо посадить в клетку к медведю, — он лег и поцеловал Жаки в губы, в щеку, в шею. — Он просто перебрал.
— Он знает, что я здесь. Как ты думаешь, откуда? Наверняка заглянул в мой номер. Свинья.
— Он просто пьян.
— Будет плохо, если он начнет болтать, если эти пилоты и негр начнут болтать, и мой муж узнает. В этой стране нет секретов.
— Все будет хорошо, — прошептал Мюррей, не очень-то веря своим словам. — Утром он, может, даже ничего и не вспомнит.
Они лежали в той же позе, что и спали, одной рукой Мюррей обнял Жаки за плечи, а другую положил ей между бедер. Потом в тишине ночи она заплакала.
— Это так унизительно! Всегда одно и то же, — всхлипывала Жаки, — украдкой, в грязных отелях этого грязного континента, где кругом полно пьяных ничтожеств!
Мюррей обнял ее и начал убаюкивать, как ребенка:
— Не волнуйся, спи. Забудь и спи.
Но сам он не мог забыть. Как она сказала? ВСЕГДА ОДНО И ТО ЖЕ? Сколько раз повторялось это «одно и то же», и в скольких отелях? Украдкой в грязных отелях Вьентьяна, Бангкока, Сайгона? Разве он не может увезти ее отсюда, вытащить из этой грязи, сбежать с ней, бросив все к черту? Что его может остановить? Работа писателя дает ему практически неограниченную свободу передвижения, его талант не принадлежит ни одной организации. Он мог бы убежать дальше и быстрее, чем Максвелл Конквест.
Его ничто не останавливало, кроме мифической пятой части миллиарда американских долларов.
Проснулись они рано. Сквозь банановые листья за окном пробивались солнечные лучи. В какой-то момент ночью отключился вентилятор, и им стало жарко. Они не сказали ни слова и снова слились друг с другом, охваченные неутолимой, обоюдной страстью, которая оставила их, счастливых и потных, без сил. Они все еще ни о чем не могли думать. Действительность, ожидающая их впереди. Райдербейт и Джонс. В полдень самолет. Вьентьян и муж — агент ЦРУ.
Вместе они стояли под душем, и в косых лучах солнца Мюррей подробно разглядывал Жаки, а потом с немой страстью начал методично целовать ее всю, начиная с губ и ниже, ниже... а она гладила его по голове. Когда они вернулись в спальню, их тела уже высохли от жары. Мюррей бросил ее поперек кровати, чувствуя, как его захлестывает жадность и отчаяние, потому что, возможно, это было в последний раз: больше могло не быть вынужденных посадок и вынужденных ночей в далеком отеле. Сначала она протестовала, тихо мурлыча о том, что уже поздно и ей надо идти, а потом, как и раньше, полностью отдалась ему, возможно, разделяя его отчаяние, так как понимала даже лучше Мюррея, в каком они безнадежном положении и каковы их шансы. Потом Жаки плакала, без истерики или стеснения, а он мог лишь утешить ее обещанием помочь. (Помочь чем? Двумястами миллионами долларов?)
Конечно, это безумие. Ему нужно бежать с ней сейчас: сегодня, на этой неделе, пока она не улетела в Сайгон.
Жаки вытерла слезы и встала, чтобы одеться:
— Нам надо купить зубные щетки и пасту, — неожиданно трезво сказала она, взглянула на Мюррея большими глазами и улыбнулась: — Извини, но от тебя Немного пахнет виски. Только чуть-чуть. Я не возражаю. Правда, я не против. Может, от меня тоже пахнет. Но мы не должны уподобляться Райдербейту. Сегодня утром от него наверняка несет перегаром!
Смеясь над Райдербейтом, они спустились по лестнице и прошли по пустому холлу. В отеле еще все спали. По главной улице ехали на велосипедах лаотянские школьники, в тени пагоды, вяло подставляя деревянные чашки, сидели обросшие нищие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86