Фундуклиди, заслонясь от солнца газетой, неотрывно глядел сквозь стекло, что-то шептал, то выхватывал револьвер, то прятал. Хряпов остановил маятник у больших настенных часов с амурами, чтобы их звук не мешал услышать крадущиеся шаги. Я тренировал кисть руки для стрельбы навскидку...
Мы были начеку.
Но злодеи не спешили являться.
В сумерках начал собираться дождь.
Ветер запел так, что его тоскующий голос стало слышно даже сквозь закрытые двойные окна. По небу помчалось серое стадо; потом в курящейся высоте шаркнул отставшей подошвой Илья-громовержец - и молния трезубцем пропорола небо.
- Будет гроза, - сказал Фундуклиди. - У меня в правом колене стреляет.
Ему никто не ответил. Всё, что не относилось прямо к нашей тревоге, уже не затрагивало более чувств. Слова падали и растворялись в тишине; жесты стирались; весь мир стал зыбким и ненадежным, уплывал куда-то, словно корабль...
Ночь густела, но света мы не зажигали. Зачем облегчать задачу злодеям? Дудки! Пусть поковыряются в темноте!..
Фундуклиди подошел к окну и, воровато подвинув штору, стал смотреть наружу. Глухо выл угрюмую гамму ветер, с силой проносясь сквозь листву и переулки. Вдали снова упала и расщепилась молния; мы вздрогнули.
-Будто по заказу такая погодка, - сказал Хряпов. - А, Петр Владимирович?
Освещаемый в дыму сумерек маленьким пожаром сигарки, он подошел, положил мне руку на плечо.
- Нервничаете?
- Да как сказать... наверное, да, - признался я.
В эту минуту частым горохом ударило по крыше. Пошел густой августовский дождь.
Хряпов поднял голову, слушая могучий концерт природы. Я опустился в кресло и бесцельно смотрел то на мистические блики, гуляющие по потолку, то на скрючившуюся у окна фигуру Фундуклиди. Устав щуриться от молний, детектив повернулся к стене и прижался к ней затылком.
- Деспота тинин панагате - владыка мой, лучший из владык... прошептал он.
-Что с вами, Михаил Ксантиевич?- спросил Хряпов. - С вами нехорошо?
- Где же они? - горько простонал грек.
- Придут, Михаил Ксантиевич... скоро... - хрипло сказал Хряпов.
- Ну где же? - почти крикнул Фундуклиди и, маясь, замотал головой. Что ж не идут! ... М-м-м! - замычал он, дрожащими пальцами достал серебряную луковицу часов, долго открывал крышку, поддел, наконец, ее ногтем и попытался угадать время в тощем свете далекого фонаря.
- Не видно!.. Сколько времени? Господа, сколько? Скажите!
- Дождитесь молнии, - посоветовал я.
- Сколько... скажите... господа... - бубнил Фундуклиди.
Дождь уныло вторил ему и ручьями слез струился по стеклам.
Я встал из кресла, достал свои часы и подошел к Хряпову.
- Савватий Елисеевич, посветите сигаркой.
Хряпов раздул пламя в окурке.
- Одиннадцать без четверти, - объявил я.
- Одиннадцать,- эхом повторил грек.
- Стойте! - изменившимся голосом сказал Хряпов.
Он схватил меня за руку.
- Кто-то хохочет... Слышите?
Мороз продрал меня по коже. У Фундуклиди глаза стали круглые и мертвые.
- Кто? Где?
Мы прислушались. Шипел в листве дождь, глухо бубнил далекий гром. В водосточных трубах, закручиваясь, гремели потоки.
- Да где же, Савватий Елисеевич?
-Тсс! Вот же, вот...
Я пожал плечами.
- Хоть убейте, не слышу.
Хряпов слушал, наклонив голову.
- Верно, - стесняясь сказал он. - Мне, господа, показалось. Это, оказывается, гром.
Сказав это, он улыбнулся как-то по детски. В тот же миг сверкнула молния, и в ее адском свете улыбка показалась такой зловещей, что по мне прокатилась еще одна волна холода.
Фундуклиди вообще застыл, превратился в сибирского идола.
- Михаил Ксантиевич... - позвал было я, но только махнул рукой и побрел назад к креслу. Всё показалось вдруг никчемным и ненужным. Я сел, запрокинув голову. Я не мог больше прислушиваться, следить, помнить, в каком кармане лежит револьвер. Внутри, под моей кожей, словно струны, тянулись нервы и жилы. Они бежали сквозь ребра, сгибали суставы, пронзали печень, селезенку...
Я отвернул манжету и стал рассматривать тыльную сторону руки. Скоро я уже различал дрожащие нити, стремящиеся к пальцам. Они звенели от напряжения - я слышал тонкий - тоньше комариного - звон. Еще минута - и они порвутся! Разве я могу это допустить?
Я не допустил. Я распустил колки - и струны ослабли и повисли. Стало приятно и захотелось закрыть глаза.
Дождь начал стихать. Неудивительно, ведь все мы так устали: и я, и он, и толстый Фундуклиди, и Хряпов. Дождь тоже ждал вместе с нами привидений, но не дождался их. Он подогнул колени и лег в траву, а из травы вылетела спугнутая тишина. Тишина расправила крылья и всё закрыла ими: и город, и сад, и дом. Она тихо дунула и погасила фонари во всем мире.
Кто-то серый, большой, неясный - но не Фундуклиди, не Хряпов подошел сзади и запустил мягкие ласкающие пальцы мне в волосы... Потом он спросил голосом Савватия Елисеевича:
- Петр Владимирович, вы спите?
Я улыбнулся и отрицательно покачал головой. Тогда он запустил пальцы мне под кожу, но это было не больно, а приятно, и принялся своей большой бархатной ладонью черпать из моей головы.
- Не спите, Петр Владимирович, не спите!... - закричал Фундуклиди откуда-то издалека, с другого конца города... нет, из Америки... или с Луны? Да, с Луны.
Что это с ним?
- Я не сплю, - сказал я ему.
А тот, серый, все черпал, он уже всё вычерпал из головы и теперь вычерпывал что-то из груди. Я почувствовал, что сделался легким и могу улететь, если подует ветер.
- Сколько времени? - спрашивал Фундуклиди.
Ах, зачем ему это надо, подумал я, ведь без времени так хорошо!
- Но ведь полночь!.. - кричал глупый грек. Его слова дробились, рассыпались и прыгали в воздухе, как мячи.
- Где же они?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33