Средневековый перформанс — скелет, сжимающий костлявыми пальцами занесенную для удара косу. После шумной городской суеты, после праздничной Виа Венетто все это как-то… странно, не правда ли? И наводит на кое-какие мысли.
Из музея капуцинов Нателла Георгиевна вышла задумчивой.
Но Рим быстро стер обрывки тревожных воспоминаний, в мгновение ока излечил головокружение. И наполнил сердце покоем. Нателла Георгиевна прибавила шагу. В самом деле — что было, то прошло. Осталось в Москве, похороненное и забытое навсегда. Настоящее в том, что они вместе с Орестом здесь, в Риме. Настоящее — это их номер в отеле «Савой», супружеская постель, совместные пробуждения по утрам под звуки колокола средневековой часовни, сборы, споры, прогулки по городу, обеды и ужины, долгожданная поездка на Сицилию.
Из открытых дверей ближайшего ресторанчика слышались звуки гитары. Нателла Георгиевна заспешила назад в отель — такой чудный теплый вечер, надо все-таки вытащить мужа на улицу пройтись перед сном. Или просто посидеть на террасе на крыше отеля, где оборудовано летнее кафе, полюбоваться огнями ночного города.
В холле у стойки рецепции громоздились чемоданы — в отель прибыла очередная группа туристов. Нателла Георгиевна прислушалась к чужеземной речи — ни словечка знакомого, наверное, финны приехали или норвежцы. Она поднялась в лифте на третий этаж. Свет в пустынном коридоре зажигался и гас, подчиняясь ритму ее шага — срабатывали фотоэлементы. Она открыла дверь своего номера, нажав на ручку, — не заперто.
— Не волнуйся, не переживай, я что-нибудь обязательно придумаю, клянусь.
Нателла Георгиевна остановилась в холле номера — увидела в зеркале встроенного в стену шкафа для багажа себя, как есть, без прикрас, с ног до головы. Муж с кем-то разговаривал по телефону, лежа на кровати. Нателлу Георгиевну он не видел.
— Если бы ты только знала, моя девочка, как я по тебе скучаю, — донесся до Нателлы Георгиевны его приглушенный голос. — Если бы ты знала, каких нервов мне стоит эта проклятая поездка. Я пытался все отложить, но тогда ситуация вообще вышла бы из-под контроля. Ты не знаешь мою жену. Она бы отравила нам жизнь. Нет, это сейчас сделать невозможно. Будет только хуже. Кому? Нам с тобой в первую очередь. Нет, и это тоже пока невозможно. Нет… Давай лучше не будем об этом сейчас, ладно? Вот умница, ты все понимаешь, моя ненаглядная девочка. Ты мне снишься каждую ночь, я все время о тебе думаю. Здесь так красиво, но я как слепой, честное слово — ничего не вижу. Только ты одна у меня перед глазами. Я вернусь через неделю, у нас билеты на самолет на двадцать шестое число. Как только прилечу, сразу же приеду. А до этого буду звонить тебе как только смогу. Я тебя бесконечно люблю, я схожу с ума без тебя, слышишь?
Нателла Георгиевна тихо вышла в коридор: дверь в номер осталась открытой. Золотисто-коричневый ковер под ногами скрадывал ее неловкие, неуверенные, быстрые шаги. Она дошла до лифта, нажала кнопку. Лифт приехал, распахнул сияющие, отделанные бронзой и мореным дубом двери, но она не двинулась с места. Лифт уехал. Прошло сколько-то времени — кто считал? Нателла Георгиевна снова нажала кнопку вызова. Странно, как все же это странно, ненормально устроено… По-идиотски:.. Можно бежать за три моря и не спастись. Можно искренне хотеть начать все сначала и не начать. Можно жадно желать все забыть и не забыть ничего. То, что было, — это всегда то, что было. И от этого никуда не спрятаться.
Лифт приехал, снова открыл двери, словно призывая в свои механические объятия. Нателла Георгиевна шагнула в лифт и коснулась кнопки с цифрой «шесть» — последний этаж отеля, ресторан, кафе на открытой террасе на крыше. Под самыми звездами, кокетливо смотрящимися в воды Тибра.
В кафе молоденький официант с коричневым личиком заморенной кухонной суетой мартышки вежливо проводил ее к свободному столику у самых перил террасы. Нателла Георгиевна судорожно вцепилась в протянутое меню, махнула официанту — одну минуту, синьор, потом, после.
Она сдерживалась изо всех сил — ей хотелось кричать, выть в голос. Сдернуть со стола крахмальную скатерть, перебить все бокалы, бутылки. Но вместо этого она трясущимися руками достала из сумки сигареты, закурила. Поднялась, оперлась локтями на прохладные каменные перила террасы, вперила взгляд в темноту. Огни, огни — над парком Боргезе, над Квириналом, на дальних Яникульских холмах. Огни расплываются, дрожат, дробятся в навернувшихся на глаза предательских слезах.
Что же делать? Как жить? Как дальше жить с ним?!
Огни там, внизу, разгорались все ярче. Их становилось все больше, больше…
Нателла Георгиевна перегнулась через перила — там, внизу, городской асфальт, твердый, как камень. Римская мостовая, утрамбованная поступью легионов. Может быть, она примет еще одного легионера? И кому-то двадцать шестого числа потребуется только один билет на самолет для возвращения туда… домой.
Огни заплясали как сумасшедшие, голова снова закружилась и одновременно вдруг стала легкой-легкой, и тело стало почти невесомым.
— Cosa fa?! No! No signora! Auito! <Что вы делаете? Нет! Синьора, нет! На помощь! (итал.)>
Чьи-то руки крепко схватили ее сзади, дернули, не давая окончательно утратить равновесие. Сумка упала на пол, с грохотом опрокинулся стул. Затрезвонили на соседних столах мобильные телефоны — сразу несколько постояльцев отеля, громко крича, вызывали «пронто сокорсо» — карету «Скорой помощи» «для потерявшей сознание синьоры».
Нателла Георгиевна всхлипнула — чья-то сердобольная рука, явно женская, украшенная яшмовым браслетом, стремясь привести ее в чувство, поднесла к ее носу маленький открытый флакон духов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15