Я лягу кверху лапами, а ты почеши мне пальчиком брюхо. Давно меня никто не ласкал, не баловал…
– Бездельник. Ладно уж, иди сюда… – Ыхало с тень-Филаретом были давние приятели.
Тень растянулась на доске, как тень кота, лежащего на спине. Предупредила:
– Только карман не зацепи, а то оторвешь ненароком, и все марки разлетятся…
– Будто можно по правде оторвать тень кармана, – проворчало Ыхало.
– Всякое бывает… Мур-р…
Знакомство
– Просыпайся, засоня!
– Сам засоня… Леша – калоша…
– Даша – простокваша.
– Лешка – поварешка.
– Дашка – промокашка…
Это они не ссорились, а так просто. Вроде утренней разминки. Ссоры между сестрой и братом, конечно, тоже случались, но тогда дразнилки были другие, покрепче. Например:
«Лешка —…»
Нет, не стоит продолжать. Очень уж глупо.
Или:
«Дашка —…»
Нет, и это не надо. Мало ли на свете Лешек и Дашек! И начнут их награждать такими прозвищами, а это несправедливо.
Если Леша придумывал чересчур ехидную дразнилку, Даша обижалась и обещала:
– А я маме скажу…
– Ябеда, – говорил Леша. Но знал: маме Даша ничего не скажет. Она была не ябеда, а вполне нормальная сестренка. Правда, чересчур увлекалась куклами и ничего не понимала в технике, но что поделаешь, если уродилась девочкой. Зато книжки читать она любила не меньше Леши, хотя в школу еще не ходила. Брат был старше на год. Он уже закончил первый класс. Вернее, два первых класса: в обычной школе и в художественной.
В художественной школе отметки у Леши были хорошие, а в обычной – троечки. Потому что учительница Леонковалла Меркурьевна заставляла его писать правой рукой, хотя он был левша. Мама ходила в школу заступаться за сына, папа тоже ходил. Убеждали: нельзя переучивать, раз мальчик от природы такой. Но Леонковалла Меркурьевна говорила:
– Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь…
Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа.
И художественная школа теперь ближе, чем раньше. А то приходилось ездить через весь город. У мамы из-за этого было множество хлопот, потому что отпускать Лешу одного она боялась.
Художественную школу Леша любил. Там разрешали рисовать хоть какой рукой. Хоть ногой. Лишь бы ученик проявлял фантазию. У Леши фантазия проявлялась.
…Леша задумался про школу. А Даша про то, можно ли сказать: «Лешка – рыжая матрешка». Наверно, это будет неточно. Во-первых, матрешка – девочка, а Леша – мальчик. Во-вторых, он вовсе не рыжий, а только чуть-чуть золотистый. И у него всего три веснушки – на левой стороне лица. Эта сторона была похожа на папу. И нос был папин – торчал как сапожок. А глаза были мамины – светло-коричневые, с прямыми, будто спички, ресницами. И вся правая часть лица была мамина – без веснушек, с завитками волос над плотно прижатым к щеке ухом. (Левое ухо – папино – слегка оттопыривалось). Кроме того, на правой – маминой – щеке была симпатичная, заметная при улыбке ямочка.
А рот у Леши был не папин и не мамин, а свой собственный. Большой и толстогубый. Иногда улыбчивый, а порой упрямый.
Про Дашу же рассказывать много нечего. Она вся была в маму. Знакомые так и говорили: «Какая у вас славная девочка! Мамина копия…»
Мамина копия нерешительно сказала:
– Леша – старая лошадь… – Она и сама понимала, что это не очень удачно.
Он рассеянно откликнулся:
– Даша – манная каша… – И насторожился: – Тс-с…
Он сел в своей кровати. А Даша, наоборот, ойкнула и вжалась в подушку. Натянула до глаз одеяло.
Комната была просторная. Мебель в ней стояла разная – и знакомая, из прежней квартиры, и та, что осталась от старой хозяйки. У двери возвышался широкий платяной шкаф с львиными мордами на дверцах. А за дверцами кто-то шебуршал. Потом громким виноватым шепотом попросил:
– Извините, пожалуйста, не могли бы вы меня выпустить?..
– Мама… – пискнула Даша. Громко завопить она не могла, голос пропал от испуга.
Леша сперва тоже хотел позвать маму и папу. Но пересилил страх. Такой был у Леши характер: если рядом кто-то боялся, сам он делался смелее. Наверно, из упрямства.
– Кто там? – сказал он тонким, но достаточно мужественным голосом.
– Видите ли… мне трудно так сразу объяснить. Я здешний житель…
– А зачем вы туда забрались? Без спросу!
– Простите, пожалуйста. Я из любопытства. Хотелось посмотреть на новых жильцов, а знакомиться я не умею… Можно, я выйду? Здесь ужасно пыльно…
– Да кто вам не дает, – храбро сказал Леша. – Шкаф не заперт.
– Не заперт, но вы же сами его ночью заколдовали…
– А-а! – вспомнил Леша.
Ночью было вот что. Лешу разбудила Даша, она сидела на его кровати и трясла его за плечо:
– Лешка, я боюсь…
Он открыл глаза. В окно светила бледная звезда. В комнате (большой и непривычной) стоял сумрак. Что-то потрескивало, шелестело, пошевеливалось по углам. Леше стало очень даже не по себе. Но от Дашиного страха он осмелел:
– Чего ты боишься, глупая?
– Кто-то возится… По-моему, в шкафу.
– Ну и пусть возится, если охота.
– А если вылезет…
– Я вот ему вылезу!
Чоки-чок,
Двери на крючок.
Кто из шкафа сунется —
По башке щелчок!
Сразу стало тихо. Спокойно. Не страшно. Даша повздыхала и забралась в свою постель. Только попросила:
– Ты не спи, пока я не усну, ладно?
– Ладно, – пообещал брат. И почти сразу уснул.
Значит, все это не приснилось! Ой-ей-ей… Кто же там, в этом шкафу музейного вида?
Леша поднабрался еще побольше храбрости. К тому же при утреннем солнышке все не так страшно, как ночью.
– Ладно, выходите…
Чоки-чок,
Отворись, крючок…
– Только вы не пугайтесь, пожалуйста, – попросили из-за двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12