Ига побыл в замершем состоянии три секунды, потом вскинул голову.
Над ним на козырьке крыши стоял… стояла… стояло существо лет восьми-девяти. С прямыми, торчащими, как лучинки, волосами. В просторных шортах из полинялого трикотажа, в желтой, как у Иги футболке, только изрядно замызганной. Лицо на фоне яркого неба было не разглядеть.
– Ты что? Того, да? – Ига крутнул пальцем у виска.
– Я не нарочно, – отозвалось сверху существо. Тонко и в меру виновато, однако без большого испуга.
– А ну иди сюда, – велел Ига. Он был уверен, что виновник покушения тут же слиняет с крыши, только его и видели. Но тот послушно перебрался с сарая на верх забора и оттуда прыгнул в лопухи. И встал перед Игой. Вот, мол, я, делай что хочешь.
А что с ним было делать? Если бы настигнуть убегающего, то можно и пинка дать вдогонку. А с виноватым и беззащитным как быть…
– От меня ведь мокрое место могло остаться, – все еще звонким от перепуга голосом сказал Ига (и понял, что все время помнит крохотного кнама с пушистой головой). – Я тебе что сделал-то?
– Я не нарочно, – опять объяснило существо. Смотрело исподлобья и дергало на себе перекошенные шорты. – Я тебя не видела…
Ага, все-таки не видела . Хотя лицо вполне мальчишечье – скуластое, нос сапожком, губы в трещинах. И в коричневых глазах не только виноватость, но и хмурое, не девчоночье упрямство.
– Не видела она… – буркнул Ига. – А зачем вообще с крыши утюги кидать? Вон какой тяжеленный! – Ига поднял утюг из лопухов. Прочитал на нем выпуклую надпись: «Чугунолитейный заводъ бр. Алексhевыхъ. 1877 г.» (Вот старина-то!) Покачал и уронил. – Пять кило, не меньше. Тренируешься, что ли?
– Не тренируюсь, а… разве не видишь? – Она сердито поднесла ко рту большой палец. Из под верхней губы спускался обрывок суровой нитки.
К ручке утюга тоже была привязана нитка, длинная.
Ига догадался сразу:
– А! Зубодерством занимаешься!
– Ну да… – Она шмыгнула сморщенным носом.
– Другого способа, что ли нету? На Кирилловской улице детский зубной врач, бесплатный.
– Зубных врачей я боюсь пуще смерти, – сумрачно сообщила девчонка. – Забавно, да?
– А вот так, утюгом, не боишься?
– Тоже боюсь. Но это хоть быстро… Только нитка оказалась слабая. Забавно, да?
– Уж куда как забавно, – хмыкнул Ига. – А что, сильно болит, да?
– Не очень. Надоел сильно. Качается и ноет…
– Ну-ка, открой…
– Что? – Она округлила глаза.
– Открой пасть! – приказал Ига.
Она тут же широко развела толстые обветренные губы.
Ига выдернул из-под ремешка футболку, подолом вытер пальцы и решил, что этого достаточно для гигиены. Два пальца сунул в девчонкин рот, ухватился за зуб с ниткой. Потянул без рывка, но решительно. Зуб не стал сопротивляться…
– Вот и все дела. На… – Ига протянул зуб девчонке.
– Ой… Как это ты? – В глазах ее было боязливое восхищение.
– Обыкновенно. Просто надо знать, как тянуть. Я у себя так несколько штук выдернул… Он ведь у тебя молочный. Наверно, последний, засиделся. Тебе сколько лет?
– Скоро девять… Забавно, да?
– Чего забавного? Всем когда-то было девять. Или будет…
– Ага…
«Ну и всё», – подумал Ига. Надо было сказать «ладно, пока» и отправляться по своим делам. Добывать антибредин. Ига не ушел. Поглядел, как она качает на коротенькой нитке зуб и спросил:
– Тебя как звать-то?
Она перестала качать.
– Степка…
– Че-го… Слушай, ты в конце концов кто? Мальчик или девочка?
– Конечно, девочка! Не видишь, что ли?
«В том-то и дело, что не вижу». – Ига пожал плечами.
– Смотри, у меня сережки, – она зубом качнула рядом с ухом, в котором блестел зеленый камешек.
– Ну и что? Пацаны тоже иногда носят сережки.
– Да, но у них простые колечки, без украшений.
– Ну… ладно. А тогда почему ты Степка?
– Потому что полное имя Степанида. Так мою прабабушку звали, которую я никогда не видала. Вот и меня. Забавно, да?
Ига уже не откликнулся на это «забавно, да», понял, что у Степки такая привычка. А она вдруг сказала:
– Степкой меня папа всегда называл…
Это «называл» тревожно царапнуло Игу. И он быстро спросил:
– А еще тебя как-нибудь называют?
– Бабушка и дедушка говорят «Стеша». Но «Степка», по-моему, лучше.
«По-моему, тоже», – усмехнулся про себя Ига. И подумал опять, что пора идти. А вместо этого стоял и смотрел на Степкины уши с сережками.
– Ты, наверно, не здешняя?
– Я недавно приехала к бабушке и дедушке, из Ново-Груздева. А как ты узнал, что не здешняя?
– По ушам. Они у тебя прижатые. А у здешних ребят у всех уши оттопыренные, лопухастые. Потому что мы живем на Лопуховом острове. Такая примета. Если будешь здесь долго жить, у тебя тоже оттопырятся.
– Я, наверно, долго… А это обязательно, чтобы оттопырились?
– Совершенно обязательно. Да ты не бойся. Когда подрастешь, это пройдет. У взрослых уши делаются обыкновенные.
– А у девочек и мальчиков у всех-всех такие, как…
– Как что?
– Ну… как у тебя?
–. У всех, – с удовольствием сказал Ига. – Мы же не кнамы и не квамы. Это у них ушей почти незаметно…
– У к… кого незаметно?
– Ох, сразу видно, что ты здесь недавно… Это здешние жители такие. Ростом с палец. Живут в зарослях и у воды. Те, что в траве, называются кнамы, а те, что в норах по берегам —квамы. Кнамы бывают одуванчиковые, ежевичные, лютиковые и всякие другие. А квамы – ручейковые, камышовые, озерные… А еще бывают книмы, но они живут далеко в болотах и под землей, их почти никто не видит. Говорят, они похожи на гномов, с бородищами и большие, мне до пояса…
Степка опять округлила коричневые глаза.
– Это ты по правде или… просто так?
– Просто так по правде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13