Потом дядя стал играть песенку про куз-
нечика, которого сожрала бессовестная лягушка - эту песню все знают.
И Максим должен был петь. Наверно, у него не очень получилось. Дядя
вдруг оборвал игру, поставил Максима между колен и сказал не серди-
то, а как-то жалобно:
- Дружище, не смущайся, пожалуйста. Очень прошу. Ты ведь можешь
петь. Ты ведь, если откровенно говорить, любишь петь.
Максим слегка осмелел и тихонько сказал:ведь, если откровенно
говорить, любишь петь. Максим слегка осмелел и тихонько сказал:
- Ага.
- Дома, когда ты один, ты наверняка поешь. Я в этом совершенно
уверен.
Максим осмелел еще больше и ответил:
- Смотря что... Дядя стремительно обрадовался:
- И прекрасно! Здорово? А что ты хочешь? Что любишь? Давай!
Максим вспомнил, что после диктанта еще природоведение, которое
он совершенно случайно не выучил. И спросил:
- А можно с гитарой? Я с роялем не могу как-то...
Дядя сорвался с круглой табуретки, умчался из комнаты и тут же
вернулся с блестящей гитарой.
- Что будем? Давай...
- Я названия не знаю...
- Ладно, посмотрим. Ты начинай, я подыграю.
Начал Максим, наверное, не очень здорово:
Приглушенно тлеют огни,
И лагерь наш в сумраке тонет...
Но голос его догнала гитара, и стало легче. И песня была такая,
что если уж запел, то надо петь как следует. Потому что сразу кажет-
ся, что кругом опасность и скоро - в атаку.
В кустах не расседланы кони,
И песня в ночи не звенит...
Дальше Максим и сам не знал, как пел. Но, видимо, голос его зву-
чал чисто и тревожно, потому что слова в песне были тревожно-звон-
кие:
Средь тонкой ночной тишины
Не дремлют повстанцев дружины.
И как нервы, стальные пружины
В ружейных замках взведены...
Когда песня кончилась, дядя отложил гитару и задумчиво сказал:
- Д-да, любопытно... Это откуда такое произведение?
- У брата слышал.
- Он тоже поет? - быстро спросил дядя.
- Да нет, у него на магнитофоне...
- Ну ладно. Максим Рыбкин. Меня зовут Анатолий Федорович, я ру-
ководитель ребячьего хора. И ты, дружище, от меня не сбегай, пожа-
луйста.
Максим не сбежал. Зачем? По крайней мере можно было петь не
стесняясь. Не то что дома, где мог услышать и начать дразниться Анд-
рей. Правда, не все песни нравились, но что поделаешь? Так не быва-
ет, чтобы все на свете нравилось. Зато одна песня, про первый полет,
была для Максима самая лучшая.
С этой песней он и будет выступать сегодня на телевидении, на
концерте, посвященном Дню пионерии.
Хорошо, что с этой песней? Пускай мама с папой не летчики, пус-
кай он сам не летал еще ни разу, даже пассажиром, но раз он поет про
летчиков, значит, хоть какое-то, хоть самое маленькое отношение к
ним имеет. Значит, пилотку с крылышками носит не зря. Вот так!
Максим посильнее сдвинул пилотку на левый бок и еще раз с удо-
вольствием оглядел себя в зеркале.
Конечно, хорошо, если бы уши были чуть поменьше и не торчали в
стороны. И если бы вместо белобрысой коротенькой прически была тем-
ная и волнистая - не такая длинная, как у Андрея, но вроде. И если
бы губы оказались потоньше, а нос попрямее и с мужественной горбин-
кой, как у папы. Но нет так нет. В общем-то. Максим и так неплох.
Что ни говорите, а внешность для человека - важная вещь. Именно
из-за внешности Максим попал в солисты. Конечно, ему это не говори-
ли, но он догадался. Он случайно слышал после репетиции, как поспо-
рили Анатолий Федорович и начальница всего ансамбля Алевтина Эдуар-
довна.
Анатолий Федорович только с виду грозный был, а на самом деле
очень добрый. Он на ребят никогда не кричал, даже если баловались на
репетициях. Но в тот раз, с Алевтиной Эдуардовной, он разговаривал
сердито. Они поссорились из-за Алика Тигрицкого.
- Пожалейте ребенка!- возмущался Анатолий Федорович. - Вы нас-
лаждаетесь его голосом, как конфеткой, а весь хор сбивается и начи-
нает хихикать, когда Алик поет: "Товарищ летчик, возьмите меня, я
очень легкий"!
Это была правда. Хихикали. И Максим опять едва не засмеялся за
кулисами. Потому что в самом деле - когда Алик, по прозвищу Шеф-по-
вар, со своим круглым, как тугой мешок, животом и похожими на подуш-
ки коленями выходит к микрофону, под ним поскрипывает сцена.
- Но, дорогой Анатолий Федорович,- ласковым голосом возражала
Алевтина Эдуардовна, - ведь у вас хор, а не балет. Прежде всего сле-
дует думать о звучании...
- Об искусстве надо думать! - почти зарычал Анатолий Федорович.
- Целиком об искусстве! Когда посреди серьезной песни в зале начнет-
ся хохот, какое к черту звучание! И каково будет самому Тигрицкому?
Нет уж, пускай поет о макаронах - там все на месте: и внешность, и
голос, и содержание.
- Но как же песня о полете? Ведь мы все-таки чкаловцы!
- Будет вам песня! В хоре не один Алик с голосом...
Через день Анатолий Федорович оставил Максима после репетиции и
осторожно спросил:
- Максимушка... Потянешь "Первый полет"?
Конечно, он знал, что эта песня Максиму больше всех нравится.
Максим оробел и застеснялся. Шепотом сказал:
- Не знаю... И на концерте?
- Там видно будет. Попробуем?
Первый раз получилось неважно. Потому что подошла Алевтина Эду-
ардовна и, поджав губы, смотрела на Анатолия Федоровича. Максим
сбился...
- Ну ничего,- грустно сказал Анатолий Федорович.- Ничего, Рыб-
кин. Потом еще... Попытаемся.
Максиму стало жаль его. И он немного рассердился. И сказал:
- А можно еще раз?
Анатолий Федорович торопливо поднял крышку рояля.
1 2 3 4 5 6 7