Хороших людей было гораздо больше, чем плохих (хотя плохие тоже
попадались, куда от этого денешься?). И хороших дней в жизни было во
много раз больше, чем горьких и неудачных. Конечно, случалось вся-
кое: и двойки с грозными записями в дневнике; и отвратительные анги-
ны, когда распухает не только горло, а даже язык; и боль от расшиб-
ленных колен и разбитого носа; и томительная беспомощная тревога,
если вдруг поссорятся мама и папа; и ночные страхи; и тот безобраз-
ный случай в походе... Но все это были именно случаи. Как редкие
тучки среди ясного лета.
Вот на такое лето и была похожа его, Журкина, жизнь. Наверно,
потоку, что он умел находить кусочки радости во всем. Даже когда во-
лочились над крышами лохмотья осенних унылых облаков, Журка сравни-
вал их с разорванными бурей парусами и вспоминал, что дома не дочи-
тана "Одиссея капитана Клада". Даже когда приходилось ронять слезы
после маминых слов, что ей "не нужен такой двоечник, разгильдяй и
лодырь, за которого приходится краснеть перед всеми родителями из
четвертого "В", он знал, что вечером все равно мама подойдет, сядет
на краешек постели и они помирятся. И сквозь плач радовался этому.
И лишь когда пришло письмо о Ромке, все хорошее вокруг словно
вздрогнуло и рассыпалось.
Журка плакал тогда не очень. Потому что плачь не плачь, что те-
перь сделаешь? Но не было в этих задавленных слезах и намека на ка-
кую-то будущую радость.
Потом оказалось, что и такая черная горечь не навсегда. Прошла
она, а в оставшейся печали будто появились светлые зайчики. Ввдь
Ромка, несмотря ни на что, все-таки был. Целых два года он был у
Журки, а прошлая жизнь, если ее не забывать, всегда остается с чело-
веком. И друзья, которые были, остаются навсегда.
Ромка часто снился ему. Журка ждал этих снов, чтобы снова
по-настоящему увидеться с Ромкой. Потому что наяву он вдруг стал за-
бывать его лицо. Голос помнил, руки с облезшим на левом мизинце ног-
тем, похожую на черную горошину родинку на заросшей пушистыми свет-
лыми волосами шее... А лицо будто уплывало. Словно Ромка уходил все
дальше и дальше. А во сне он был прежний...
Журка быстро и охотно засыпал под шум недалеких поездов. Этот
шум не мешал ему. Он все время напоминал, что есть дальние дороги,
они протянулись по всей планете, и Журке тоже придется ездить по
ним.
Впрочем, Журка ездил. Один раз с мамой в Москву, потом с мамой и
папой в Феодосию, в дом отдыха. Случались и другие путешествия: в
лагерь "Веселая смена", в областной город к дедушке - маминому папе.
Но это были эпизоды. Они лишь на время прерывали привычную жизнь на
родной Московской улице. А Журка знал, чувствовал, что когда-нибудь
эта жизнь изменится совсем и дороги унесут его из тихого Картинска
надолго. Все изменится...

Изменилось раньше, чем он думал. Неожиданно.
Умер дедушка.
Это случилось, когда Журка был в лагере. Родители решили не вол-
новать Журку, ничего ему не сказали. Съездили на похороны, оформили,
какие полагалось, документы, устроили поминки. Короче говоря, сдела-
ли все печальные дела, которые выпадают на долю родственников, когда
человек умирает.
К тому времени, как Журка вернулся, мама уже не плакала, хотя и
была печальнее, чем всегда. Комната оказалась полупустой, а папа
увязывал и упаковывал вещи. Решено было переехать в областной центр.
После деда осталась небольшая, но приличная квартира, на которую, по
словам отца, кто-то "хотел наложить лапу, но это дело у них не выго-
рело". А еще в разговорах звучало слово "завещание", и это удивляло
Журку. Он думал, что завещания писались только в прежние времена -
про всякие там клады и дворянские состояния. Это было слово из рома-
на "Граф Монте-Кристо". И вдруг - не в романе, а на самом деле.
Впрочем, о завещании говорили мимоходом. Да и какое там наследство
мог оставить одинокий, очень небогато живший дед?
Журка обиделся на родителей за то, что не сказали вовремя о де-
душкиной смерти. Разве он такой ребенок, чтобы скрывать от него беды
и горести? Но, если говорить по правде, печалился Журка не очень
сильно. Дедушку он знал мало, видел редко и, кажется, никогда по не-
му не скучал.
Хотя, конечно, дедушка был очень хороший. И он совсем не походил
на обычного дедушку. Просто пожилой мужчина, очень высокий, с залы-
синами над худым лицом, с мелкой седоватой щетинкой на щеках, кото-
рые были прорезаны длинными морщинами. Он прихрамывал, но ходил без
палки и держался прямо. Носил он большие круглые очки, хотя и без
них видел неплохо. Журке почему-то казалось, что очки эти насмешливо
поблескивают, когда дед смотрит на папу и маму. А если дед имел дело
с Журкой, очки он снимал: и когда разговаривали, и, уж конечно, ког-
да вскидывал Журку себе на плечи.
Он был крепкий, и руки у него были сильные (правда, и ласковые
тоже). Еще в прошлом году, когда мама с Журкой встретили его на вок-
зале, он легко подкинул десятилетнего внука, посадил на себя и, поч-
ти не хромая, понес по улице. Журка немного стеснялся встречных ре-
бят - не маленький уже,- но не просился на землю, только весело ой-
кал: от смущения и от того, что щетинистые дедовы щеки покалывают
ему голые ноги.
Дед рассказывал Журке про разные интересные вещи: про раскопки
старинных курганов, про то, как устроены латы древних рыцарей и чем
в испанском бое с быками матадоры отличаются от пикадоров и банде-
рильеров. Он научил Журку, как определять, молодой месяц в небе или
старый, и как разглядеть в Большой Медведице незаметную восьмую
звезду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15