Но, оказывается, существуют вещи и пострашнее отцовства, полиотдел, например. Взяли лейтенантишку за хилое тело, приперли к стене Евиным письмом с фотографией крошек... И ведь никто не насиловал, просто обозначили альтернативу: женишься - будешь служить, не женишься - тоже будешь, но совсем по-другому: в глубокой дыре - и очень повезет, если к пенсии капитана получишь. И ваше поведение недостойно поведения советского лейтенанта. Задели за живое! Что касалось чести советского офицера, здесь Адам был кремень, он мог обмануть взвод беременных официанток, мог без всяких обязательств, авансируя лишь плоскими комплиментами, сожрать таз котлет, но срамить офицерский мундир не позволял никому, даже себе. Так котлеты прочно обосновались в его каждодневном меню.
Когда я вижу их, ее - огромного роста и его - огромного размера, важно бредущих по вечернему гарнизону, то никак не могу понять: почему из всех прибывших тогда лейтенантов Ева остановила свои синие бессмысленные глазищи именно на нем? Наверняка есть хотел не только Адам. Наверняка нашлись бы желающие полакомиться Евой и на голодный желудок, согласные жениться без всех этих унизительных подробностей. Бибигон силен не только комплекцией, но и интеллектом.
Контр-адмирал Мотылевский обожает толкать с трибуны пламенные речи; тогда ликующий гарнизон стонет, возбужденный его ораторским талантом, острым, как лезвие кортика, понятным, как котлета, загадочным, как их мезальянс. Странно, замечаю я, такой отменный нюх на женихов демонстрируют обыкновенно девушки заурядные, неспособные в одиночку переплыть реку жизни. А вот живут они хорошо. Разодел он ее как куклу, только очень большую, играть с такой страшно. Адам и не играет, он - ее игрушка.
Вслед за Бибигоновой пламенной речью, после его одобрительного хлопка по крепкому плечу нового командира, из внезапно почерневшего неба хлынул поток мокрого снега. Шкарубо едва успел сделать шаг вперед, поближе к строю, и громко так обратился к подчиненным:
- Здравствуйте, товарищи связисты!
Все замерли, и, набрав полные легкие воздуха, строй готов был разразиться на едином выдохе: "Здравия желаем, товарищ командир!" В эту самую последнюю секунду перед выдохом, пересекая плац по косой, туда, где стояло ее отделение, двинулась Наташа. Она шла будто летела, ветер нес ее каштановые волосы. Вслед за Наташкой по плацу мелкой трусцой семенила лохматая собака Малыш. Все забыли о выдохе.
- Хелло! - слегка повернув голову, кивнула Наташа своему командиру; ее изящная шея, как у породистой лошади, была особенно грациозна при этом изгибе. Обычная вежливость, не более, но полк, вдохнувший приветствие, разразился безумным хохотом. Даже Бибигон с выражением детского счастья на лоснящемся лице довольно пялился на Наташку, потирая свои толстенькие ладошки.
И только Шкарубо, растерянный, в окружении хохочущей толпы, испытывал ненависть. Ненавидел всех, ненавидел этот гарнизон, такой далекий от моря, а эту рыжую так, как никого прежде. Его леденящая ненависть была понятна даже дождю, излившемуся на черные форменные тужурки снегом. Все помчались к казарме.
- Какой странный, - сказала Наташка, глядя с крыльца казармы сквозь пелену снега на застывшую фигуру на пустынном плацу.
Дом офицеров ломился от многолюдья. Конечно, не каждый день знакомое лицо, вскормленное из гарнизонной плошки, баллотируется в губернаторы. Генерал не был оригинален: после скупого рассказа о своих биографических вехах - в каком году родился, в каком окончил летное училище в Ейске, как дорос до командира летной дивизии - приступил к предвыборным обещаниям. Странно, но обещал как-то скупо, без того размаха фантазии, что характерен для подобных мероприятий.
Программа генерала заключалась в малом: дорогу из гарнизона до города взамен нынешних колдобин проложить нормальную; бороться за сохранение северной пенсии для северян, переехавших в средние широты; выдвинет предложение о начислении рабочего стажа безработным женам военнослужащих. Ну и тепло - в каждый дом, без перерывов. В общем, обещал то, что возможно, но во что люди по причине банальности сказанного верят без энтузиазма.
Жаль, никто не подсказал Тимофею Георгиевичу, что у нас любят не правду, а сладкую ложь. А еще любят сказку, которая никогда не становится былью. Врите - и мы поверим, врите с размахом, не церемоньтесь, мужикам наобещайте - по "Мерседесу", женщинам - вечную молодость и всем вместе - что денег до зарплаты хватит.
А так - ни одного всплеска. Волосатый парень с лицом и манерами, несвойственными гарнизону, сидел, развалясь в первом ряду, вытянув великанские ноги в тяжелых ботинках чуть ли не до трибуны. Он прикрыл глаза от тоски, сейчас блокнот из руки вывалится на пол. Сразу видно, не наш человек, больно уж свободный. Что его сюда занесло?
Я уже думала, что засну на этой предвыборной панихиде. Теперь понятно, почему именно на меня Костомаров возложил генеральский оброк: попробуй выуди из этой тягомотины фактуру хотя бы для посредственной статьи.
Оператор с регионального телеканала, еще в начале встречи резво прыгавший по залу с камерой, сидел на ступеньках с потухшим объективом. Я знаю его - это Стас, большой шалун и любитель выпить. Вот и сейчас посылает мне однозначные жесты: не пора ли? Давно пора, вкрадчиво киваю я, едва сдерживая зевоту за столом, покрытым красной тряпочкой. Колер ушедшего времени, не новей и речи - все как сговорились: если знают Тимофея Георгиевича, то только с положительной стороны, другой у него нет. Ужас плоский генерал. Вопросы тоже риторические: да - да, нет - нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77