Не знаю, что я надеялась найти, но данные оказались довольно скудными: не имел, не состоял, нет, нет, не был, не привлекался. Тридцать четыре, русский, высшее, женат. Бывший спортсмен, ныне – генеральный директор процветающей фирмы. Прямо-таки образцово-показательный человек и гражданин получается.
– Среднего роста, плечистый и крепкий, ходит он в белой футболке и кепке. Знак ГТО на груди у него. Больше не знают о нем ничего, – пробормотала я строчку из детского стихотворения.
За моей спиной тихонько скрипнула дверь. Я обернулась. На пороге стоял Егорка, в трусах, но со вчерашней винтовкой в руках.
– Вооружен и очень опасен, – усмехнулась я. – Проходи, не стесняйся.
– Тетя Женя, а вы мне свой пистолет покажете? – заговорщицки прошептал мальчик, вскакивая на диван рядом со мной.
– Пистолет – слабое оружие. Хочешь, я тебе другое покажу?
– Как бомба? – округлил глаза Егорка.
– Еще мощнее. Вот, смотри. – Я развернула монитор так, чтоб Егорка мог видеть экран. – Это самое мощное в мире оружие. Надо только уметь им пользоваться.
– Это просто компьютер, – разочарованно сказал Егорка.
– Правильно. Но каждый компьютер содержит информацию. А информация сильнее всего.
– Тетя Женя, вы… – Мальчик замолчал, пытаясь подобрать нужное слово. – Вы шутите. Из пистолета можно убить человека. Атомная бомба может уничтожить целый город. А что можно уничтожить информацией?
У меня на языке так и вертелся свежий пример. Не далее как вчера Серегин рассказывал мне, как они с Умецким на пару уничтожали конкурентов. Но произнесла я совершенно другое:
– Целые страны. Например, так уничтожили страну, в которой родилась я, твои мама с папой и все-все взрослые, которых ты знаешь.
– Ух ты! Как в «Звездной смерти»! – восхитился Егорка. Я не сразу сообразила, что он имеет в виду эпизод из «Звездных войн». – А зачем у вас здесь мой папа нарисован? – спросил вдруг он, тыча пальцем в экран.
Я с опозданием сообразила, что забыла закрыть окно с фотографией Умецкого, и торопливо щелкнула кнопкой.
– Тетя Женя, а отчего взрослые разводятся? – спросил разом погрустневший Егорка. – Вот я понимаю, в нашем классе есть ребята, у которых… У Машки Вяземской папа маму бил, даже милиция приезжала. А у Антохи они сначала ругались, а когда развелись, мама сначала долго плакала, а потом стала пить. Но у моих мамы с папой ничего такого не было. Почему они развелись?
Я обняла мальчишку за плечи, прижала к плечу и провела ладонью по непослушным вихрам.
– Трудно объяснить, Егор. Вот ты кого больше любишь: маму или папу?
– Обоих. Одинаково.
– А дядю Костю ты любишь?
– Да. Он хороший. С ним весело.
– Кого ты любишь больше, папу или дядю Костю? – не сдавалась я.
– Не знаю… Тоже, наверно, одинаково. – С каждым словом голос Егорки звучал все менее уверенно.
– А маму и дядю Костю ты тоже любишь одинаково или кого-то меньше, а кого-то больше?
– Нет, маму, конечно, больше! – Это прозвучало тверже, чем «а все-таки она вертится».
– Вот видишь. А твоя мама любит дядю Костю больше, чем папу, только и всего.
В дверь тихо постучали.
– Войдите, – сказала я.
– Я вас не разбудил? – спросил вошедший Серегин.
– Нет, что вы, я всегда встаю в шесть, – ответила я.
– Так, – сказал Серегин, широко улыбаясь. – Молодой человек, вам не кажется, что вам еще рановато лезть в одних трусах в постель к симпатичным девушкам? Да еще и с оружием. Оружие сдать, штаны надеть, зубы почистить. И марш на кухню, мама уже завтрак готовит.
Егорка пошлепал босыми ногами в свою комнату.
– Ну, как настроение, Евгения Максимовна? – спросил клиент, продолжая улыбаться, хотя не так радостно.
– Боевое! – бодро ответила я.
– Замечательно. Идите тоже на кухню, если вы уже готовы. Боря должен подъехать через двадцать минут.
С последними словами улыбка угасла окончательно. Передо мной стоял усталый и не на шутку обеспокоенный человек.
По Боре можно было сверять часы. Едва мы успели покончить с кофе и бутербродами, как лежащий на столе мобильник дернулся, пискнул и снова затих. Должно быть, это значило «карета подана». Карета оказалась черным «Лексусом» с тонированными стеклами, а Боря – довольно приятным молодым человеком воздушно-десантного роста. Прежде всего мне бросилось в глаза, что мужчины пожали друг другу руки, а Боря, хоть и назвал клиента по имени и отчеству, вовсе не бросился открывать перед ним дверь, а спокойно полез на свое место. Похоже, в данном случае отношения между начальником и подчиненным строились не совсем обычным образом.
– Знакомься, Боря, это Евгения Максимовна, я тебе говорил. С сегодняшнего дня поступаешь в ее распоряжение, – сказал Серегин, устраиваясь рядом с шофером.
– Есть, – буркнул Боря.
Просто диву иногда даешься, как некоторым людям удается вместить в одно короткое слово целую гамму чувств и бездну смысла. «Я глубоко огорчен, Константин Вячеславович, вашим мнением, что моей защиты может оказаться недостаточно. Меня до глубины души оскорбляет тот факт, что я вынужден буду подчиняться постороннему человеку, да еще и бабе. Разумеется, многоуважаемый Константин Вячеславович, раз уж вам такая блажь на ум пришла, подчиняться я буду. Беспрекословно. Но я, блин, не обязан делать вид, что меня это радует. И если, блин, она, блин, здесь надолго задержится – напишу, блин, по собственному, пусть, блин, ваша баба вас дальше охраняет!» Все это, а также еще великое множество выразительных средств русского языка Боря ухитрился упаковать в одно-единственное «есть».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10