ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Парень сирота, не имеет никаких родственников. Значит, трудно проверить его личность. Малограмотный - четыре класса церковно-приходской школы. Где и в каких метриках записан, неизвестно. С детства побирался по деревням, нанимался в подпаски. В армию пошел добровольно. Призван в Энском уезде, где ему по указанию воинского начальника выдали метрику. Возраст определили примерно во время врачебного осмотра. В армию был определен ездовым в пехотный полк, в котором находился в течение месяца, после чего был взят в плен в контуженном состоянии. Лучшей легенды для легализации в простой армейской среде придумать было невозможно. Все подтверждалось документально и показаниями солдат, служивших с ним в одном полку. В основном его характеризовали как "придурочного" добровольца 1917 года.
Еще несколько дней ушло на то, чтобы научиться запрягать лошадь в повозку так, как это делают русские, и разобраться в элементах упряжи. Это тоже наука. Спроси кто, для чего полагается тот или иной ремень или веревка, и кончится все провалом и контрразведкой.
Наконец настал тот момент, когда мне выдали документы этого солдата, и я в составе команды военнопленных был отправлен в концентрационный лагерь.
Глава 6
Концентрационный лагерь находился в районе города Коблерга. В нем содержалось значительное количество русских военнопленных солдат и офицеров. Солдаты использовались в качестве подсобных рабочих на строительстве и полевых работах. Офицеры были размещены отдельно от солдат и, как правило, не работали в командах.
Густав должен был проверить мою подготовленность выступать в роли русского человека, способности обжиться среди них, понять, что такое неизведанное скрывается в русской душе. Насколько она отличается от той, что описал русский писатель Ф. Достоевский в романе "Преступление и наказание".
Следуя легенде, как молодой солдатик, ничего и никого не знающий, я устроился у стены барака и стал сидеть на осеннем солнышке, которое пригревало только с подветренной стороны. Густав оторвал хлястик от моей шинели, а обмотки я так и не научился правильно заматывать, и они волочились за мной как две змеи, пытающиеся укусить нескладного хозяина. Прибывшие вместе со мной солдаты стали подходить к уже находившимся в лагере, выкликать одноземельцев, или, как говорят русские, земляков. В разговоре знакомились, рассказывали о себе. Закуривали, что у кого есть. Кто-то находил знакомых, обнимались, похлопывали друг друга по спине, проявляя радость.
Примерно через час ко мне подошел пожилой солдат с Георгиевским крестом, присел рядом, стал свертывать самокрутку. Свернул, закурил и спросил, откуда я буду. Вопроса я не понял. Что буду, чего буду? На всякий случай я сказал, что не знаю. Собеседник удивленно поднял на меня глаза и спросил, как это я не знаю, где я родился. Вот тебе и буду. Я сказал, что действительно не знаю, где я родился и кто мои родители. Один простой вопрос, а чуть было не поставил меня в сильное затруднение. Сказал, что я сирота, ходил туда, куда ветер подует. Это, по-моему, понравилось моему собеседнику, и он улыбнулся. Ну, а сюда как попал, - не унимался мой новый знакомец. Обстрел был, - сказал я, - рвануло рядом, очнулся, а меня куда-то тащат немцы. Сколько я лежал не знаю, но внутри до сих пор еще болит. Ладно, - сказал пожилой, - пойдем, будешь устраиваться на жительство.
Так я познакомился с тезкой Иваном Кирьяновичем. Он ввел меня в солдатский круг, показывал, где и что находится. Был он человек общительный, от него я узнал все про его семью, где он воевал, за что получил Георгия, отношение его к немцам, как к военным, так и к мирным жителям вообще.
Недоразвитые, по мнению Густава, русские были, как мне показалось тогда, да я и сейчас в этом уверен, людьми с великолепным будущим, которые несут в себе внутренний мир, способный быть примером для объединенных наций.
Мне приходилось сталкиваться с разными людьми разных национальностей. Среди них есть и хорошие, и плохие, и просто никакие люди. Русских можно характеризовать только двумя категориями - очень хороший или очень плохой. Если очень хороший - то это очень хороший человек, способный на все, чтобы спасти все человечество. Если плохой, то на нем хорошего места разглядеть нельзя. А как напьются, то и плохой, и хороший вместе сидят, песни поют, плачут о чем-то разжалобившем их, а протрезвеют, стыдятся своего поведения и оттого еще непримиримее делаются. Одно только и объединяет их, что вера в Бога.
Священники у них своеобразные, а военные тем более. За военные отличия кресты на орденских лентах носят. Говорят, что один священник во время боя оглоблей немало немецких солдат в окопы повалил, пока его не связали. Переводчик, беседовавший со священником, в своем рапорте написал, что пленный допускает речи, в которых он говорит о своих близких отношения с самим Богом, Божьей Матерью, а также с близкими родственниками своих командиров и командного состава батальона, который его пленил.
О русских идиоматических выражениях, то есть о мате, можно писать диссертации, книги, и все равно найдутся такие слова, которые потребуют специальных разъяснений для несведущих людей, но будут легко понятны людьми высших и низших слоев населения России. Одно небольшое слово может иметь от пяти до десяти значений в разных интонациях и ситуациях, в которых оно произносится. Перевести мат невозможно, но иностранцами он заучивается удивительно легко. Через неделю пребывания в лагере я матерился так, что вызывал удивление даже Кирьяновича, который говорил, что иногда люди между собой и без мата общаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Еще несколько дней ушло на то, чтобы научиться запрягать лошадь в повозку так, как это делают русские, и разобраться в элементах упряжи. Это тоже наука. Спроси кто, для чего полагается тот или иной ремень или веревка, и кончится все провалом и контрразведкой.
Наконец настал тот момент, когда мне выдали документы этого солдата, и я в составе команды военнопленных был отправлен в концентрационный лагерь.
Глава 6
Концентрационный лагерь находился в районе города Коблерга. В нем содержалось значительное количество русских военнопленных солдат и офицеров. Солдаты использовались в качестве подсобных рабочих на строительстве и полевых работах. Офицеры были размещены отдельно от солдат и, как правило, не работали в командах.
Густав должен был проверить мою подготовленность выступать в роли русского человека, способности обжиться среди них, понять, что такое неизведанное скрывается в русской душе. Насколько она отличается от той, что описал русский писатель Ф. Достоевский в романе "Преступление и наказание".
Следуя легенде, как молодой солдатик, ничего и никого не знающий, я устроился у стены барака и стал сидеть на осеннем солнышке, которое пригревало только с подветренной стороны. Густав оторвал хлястик от моей шинели, а обмотки я так и не научился правильно заматывать, и они волочились за мной как две змеи, пытающиеся укусить нескладного хозяина. Прибывшие вместе со мной солдаты стали подходить к уже находившимся в лагере, выкликать одноземельцев, или, как говорят русские, земляков. В разговоре знакомились, рассказывали о себе. Закуривали, что у кого есть. Кто-то находил знакомых, обнимались, похлопывали друг друга по спине, проявляя радость.
Примерно через час ко мне подошел пожилой солдат с Георгиевским крестом, присел рядом, стал свертывать самокрутку. Свернул, закурил и спросил, откуда я буду. Вопроса я не понял. Что буду, чего буду? На всякий случай я сказал, что не знаю. Собеседник удивленно поднял на меня глаза и спросил, как это я не знаю, где я родился. Вот тебе и буду. Я сказал, что действительно не знаю, где я родился и кто мои родители. Один простой вопрос, а чуть было не поставил меня в сильное затруднение. Сказал, что я сирота, ходил туда, куда ветер подует. Это, по-моему, понравилось моему собеседнику, и он улыбнулся. Ну, а сюда как попал, - не унимался мой новый знакомец. Обстрел был, - сказал я, - рвануло рядом, очнулся, а меня куда-то тащат немцы. Сколько я лежал не знаю, но внутри до сих пор еще болит. Ладно, - сказал пожилой, - пойдем, будешь устраиваться на жительство.
Так я познакомился с тезкой Иваном Кирьяновичем. Он ввел меня в солдатский круг, показывал, где и что находится. Был он человек общительный, от него я узнал все про его семью, где он воевал, за что получил Георгия, отношение его к немцам, как к военным, так и к мирным жителям вообще.
Недоразвитые, по мнению Густава, русские были, как мне показалось тогда, да я и сейчас в этом уверен, людьми с великолепным будущим, которые несут в себе внутренний мир, способный быть примером для объединенных наций.
Мне приходилось сталкиваться с разными людьми разных национальностей. Среди них есть и хорошие, и плохие, и просто никакие люди. Русских можно характеризовать только двумя категориями - очень хороший или очень плохой. Если очень хороший - то это очень хороший человек, способный на все, чтобы спасти все человечество. Если плохой, то на нем хорошего места разглядеть нельзя. А как напьются, то и плохой, и хороший вместе сидят, песни поют, плачут о чем-то разжалобившем их, а протрезвеют, стыдятся своего поведения и оттого еще непримиримее делаются. Одно только и объединяет их, что вера в Бога.
Священники у них своеобразные, а военные тем более. За военные отличия кресты на орденских лентах носят. Говорят, что один священник во время боя оглоблей немало немецких солдат в окопы повалил, пока его не связали. Переводчик, беседовавший со священником, в своем рапорте написал, что пленный допускает речи, в которых он говорит о своих близких отношения с самим Богом, Божьей Матерью, а также с близкими родственниками своих командиров и командного состава батальона, который его пленил.
О русских идиоматических выражениях, то есть о мате, можно писать диссертации, книги, и все равно найдутся такие слова, которые потребуют специальных разъяснений для несведущих людей, но будут легко понятны людьми высших и низших слоев населения России. Одно небольшое слово может иметь от пяти до десяти значений в разных интонациях и ситуациях, в которых оно произносится. Перевести мат невозможно, но иностранцами он заучивается удивительно легко. Через неделю пребывания в лагере я матерился так, что вызывал удивление даже Кирьяновича, который говорил, что иногда люди между собой и без мата общаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12