Почему его не было на состязаниях?
— Его нет в Новгороде. Он в Верхних Соснах.
— Что он там делает?
— Живет.
— С молодой женой.
— Да. Неужели ты до сих пор ее не забыл? Не виделись больше года.
— Это не так.
— Между вами ничего не было?
Рагнвальд улыбнулся грустно и молча взглянул на Любаву.
— Было? — спросила она.
Он кивнул и перестал улыбаться.
— Меня давно не было в городе, — сказала она. — Я нынче вдова и содержанка.
— Листья шуршащие! — сказал Рагнвальд. — Это как же? Что случилось с мужем твоим?
В двух словах она поведала ему о своих недавних злоключениях.
— А потом меня приютил хозяин этого дома.
— Приютил? Вот оно что. Вояка какой-нибудь престарелый? До чего ж люди… все-таки… Хм.
— Нет. Купец.
— Купец? Ну, знаешь… Тебе нужно было обратиться ко мне.
— Да, — сказала она. — Вот только ты, когда мы последний раз виделись, не сказал, где ты будешь меня ждать. Чтобы к тебе обратиться можно было.
Рагнвальд присел на ховлебенк, тяжело вздохнул, и сказал, глядя в сторону:
— Ну, прости. Хочешь, я тебя куда-нибудь увезу прямо сейчас? Только…
— Только?…
Он посмотрел на нее затравлено. Она и сама все понимала прекрасно.
— Все мое состояние, все мои земли к твоим услугам, — сказал он. — И сколько угодно ратников.
— Со мною все в порядке, — заверила его Любава. — Мне нынче весьма привольно живется. Мне никогда раньше так привольно не жилось.
— Ты серьезно?
— Да. Не мучайся ты так. Ты мне ничем не обязан. Что у тебя на душе, Рагнвальд, выкладывай.
Он поерзал, встал, прошелся по комнате, и снова присел на ховлебенк.
— Не могу я больше, вот что. Дай мне слово, что никто не узнает о том, что я тебе сейчас скажу.
— Вот уж мило! — ответила Любава. — Милее не придумаешь. Нет уж.
— Почему?
— Тайны раскрываются иногда так внезапно. Кто-то что-то подслушает где-нибудь, или кто-то кому-то скажет в нетрезвом виде, а виноват всегда тот, с кого взяли слово.
— Но мне нужно тебе сказать!
— Говори просто так, без клятв. У меня нет привычки посвящать посторонних в тайны, которые мне не принадлежат. Но всякое может быть. Вдруг я напьюсь и выболтаю что-то, или схватят меня и начнут пытать, а может кто-то еще, посвященный в твою тайну, откроет ее всей округе, а ты подумаешь на меня.
Рагнвальд еще раз вздохнул. Лицо его осунулось, глубоко посаженные и одновременно выпуклые глаза застыли, глядя в одну точку.
— Хорошо, — сказал он. — Завтра будет все равно в любом случае. То есть, не совсем все равно, но большой важности… Э…
— Да говори уж.
— Ингегерд в Верхних Соснах, не так ли.
— Так.
— Я туда поеду. Ярислиф… Ярослав… предупредил меня, чтобы я не смел показываться ему на глаза.
— Но ты все равно поедешь.
— И постараюсь не показываться ему на глаза. Я попытаюсь выкрасть Ингегерд. Уже почти все готово, все приготовления… э… произведены.
Любава присела напротив.
— Так, — сказала она.
— Завтра я зайду к тебе опять.
— Только не завтра.
— Почему?
— Завтра здесь будет Детин.
— Выпроводить нельзя?
Любава закатила глаза. Люди, зацикленные на себе, бывают иногда так непонятливы.
— Хорошо, — сказал он. — Послезавтра. Я оставлю у тебя кое-какие хартии. Грамоты. Если у меня получится, я пришлю за ними гонца. Если нет — воспользуйся ими, когда и как тебе будет угодно. Также, я оставлю тебе дарственную на все мои владения. Правда, тебе придется, в случае провала моего плана и моей возможной гибели…
— Гибели?…
— Не перебивай. Придется тебе спорить с некой не очень приятной особой. Она… в общем, мы с нею… муж и жена.
— Ты женат?
— Это несерьезно, и это не имеет значения. Это был деловой брак. Вот, в общем, и все. Согласна?
— Зачем ты принял участие в состязаниях? Ты привлек к себе внимание.
— Мне показалось, что среди зрителей была Ингегерд. Но я ошибся.
— Ты безумен, Рагнвальд.
— Это верно. Согласна ли ты, Любава?
— Я подумаю.
— Некогда думать. Послезавтра, ближе к вечеру, я к тебе приду. Жди.
— Ты впутываешь меня в темное дело.
— Не темнее, чем некоторые прошлые наши с тобою дела.
— Не хочу.
— Я все равно приду.
Рагнвальд поднялся — длинный, бледный, зловещий. Поправив сверд и сленгкаппу, он наклонился, поцеловал Любаву в щеку, резко выпрямился и быстро зашагал к двери. Любава смотрела ему вслед, борясь с нехорошими предчувствиями.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. СОБЫТИЯ НА УЛИЦЕ ТОЛСТЫХ ПРЯХ
Следующим вечером Детин явился к Любаве поздно и в плохом настроении. Служанка подала ему вино и пегалины и ушла спать. Любава села, как он любил, напротив, подперла подбородок ладонью, и посмотрела ясными глазами. Детин пригубил вино, отодвинул кубок, к пегалинам не притронулся.
— Я не против визитов, — сказал он. — Как я уж тебе говорил, ты можешь принимать у себя, кого хочешь и когда хочешь, кроме вечеров, принадлежащих мне. И все же.
Что именно ему известно, подумала она. Стоит ли отпираться и отрицать? Или, может, следует частично что-нибудь признать, а там видно будет?
— Он бывший твой любовник, не так ли?
Оказалось, известно ему многое.
— Да.
— Он приехал в Новгород специально, чтобы увидеться с тобой?
— Нет.
— Не лги.
— Я не лгу. Он попросил меня о помощи.
— Какой именно?
— Не имею права говорить. Это не моя тайна.
— Какие еще тайны! Он вернется?
— Возможно.
— Нет.
— Что — нет?
— Я поставлю охрану. Его схватят и все ему объяснят.
— Ты этого не сделаешь, — сказала Любава, выпрямляясь. — Как ты смеешь! Тебе захотелось меня унизить?
— Ты унизила меня.
— Чем же?
— Ты приняла здесь своего бывшего любовника.
— Вон лежит дощечка, — сказала она.
— И что же?
— Напиши список. Перечисли всех людей, приход которых сюда тебя унизит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138