Восклицательный знак был огромный, именно так любил он отмечать на документах особые места.
Семигоровых она прекрасно знала, и как раз их-то и не застала дома, когда ездила в Москву. По слухам, сам Семигоров недавно внезапно заболел, попросился в отставку и был отпущен без уговоров.
Раз он в отпуске, значит либо в санатории, либо на даче, рассудила Мария Петровна и , быстро собравшись, спустилась в гараж. Участок его был в двадцати километрах от Новозаборска, ближе к Москве, минут тридцать спокойной езды. Когда-то Никита Михайлович был к ней явно не равнодушен и даже пытался ухаживать, правда, не очень настойчиво, так-на всякий случай, но какое-то тепло между ними сохранилось.
Шестидесятилетний Никита Михайлович Семигоров, крупный, загорелый от лысины до кончиков пальцев, в голубом адидасовском костюме, встретил её с радостью.
В гостинной, отделанной вагонкой, он усадил её за старинный круглый стол, придвинул блюдечко с малиной, выключил телевизор. Причесался перед зеркалом, аккуратно уложив поперек темной лысины серебристую и единственную прядь. Заметив взгляд Марии Петровны, подмигнул:
- Все, что осталось на голове. Я думаю, и в голове у меня теперь тоже одна извилина. И тоже поперечная.
- Что вы, Никита Михайлович. Вы прекрасно выглядите.
- Спасибо. Давление иногда подводит. Но не жалуюсь. Отдыхаю превосходно. Один, без раздражителей. Зинаида приезжает только по субботам. Угощайтесь. Это без химии. А как Григорий Иванович поживает? Все в хлопотах, да в командировках? Самое время за вами приударить, а, Маша Петровна? Но у меня давление, к сожалению, черт бы его побрал.
- Не говорите так о давлении. А то действительно черт услышит, улыбнулась Мария Петровна, а про себя подумала:пить надо было меньше, старый разбойник.
- Вы правы. Какие новости? У меня телефон не работает, где-то кабель поврежден. Угощайтесь, угощайтесь. Что-нибудь Зинаиде передать?
- Нет спасибо. Я просто мимо ехала, решила навестить. Неужели, действительно, не скучно? Время-то какое горячее. Гриша мой, тот почти не бывает дома.
- Жара большая, даже к выпивке не тянет. Вот, привыкаю к трезвости и безделью. И, знаете, не так уж и плохо, столько ясных мыслей приходит, когда не суетишься, когда выскочишь наконец из этого чертова колеса. Какая-то просветленность наступает, будто выздоровел. И тянет к словам, к исповеди, честное слово.
- Как интересно! - Мария Петровна закинула ногу на ногу.
А Семигоров продолжал расписывать прелести безделья.
- Ничего общественно полезного не делаю, представляете?
Ну просто в принципе ничего. Ложусь рано, встаю поздно. Брожу по саду. От свежего воздуха спать хочется. А чем больше спишь, тем ещё сильне тянет. Заколдованный круг. Газет не читаю. Глаза берегу. Мелкий шрифт. Да и врут много. Особенно обидно, что мелким шрифтом врут. Разбираешь, разбираешь, все глаза надорвешь, а там вранье. Каково? А главное-сплошные причитания и истерики . Золотая пора для кликуш. "Народ озлоблен, народ озлоблен" - если это каждый день читать поневоле озлобишься. Обвиняют народ в долготерпении, просто подталкивают к драке. Э-хе-хе. Так и накаркать можно. Писаки эти хуже политиканов всех злят, клянусь. И откуда такое презрение к собственной стране? И говорят-то как, в третьем лице: "в этой стране, в этойстране", вроде бы сами нездешние...
- Я была в Москве. Ходят жуткие слухи, чуть ли не о государственном перевороте.
- Накаркать все можно. Газетчики усиленно это раздувают. Им-то хочется развлечений, иначе - скучно, никто и покупать не будет их писанину. Но мне это теперь абсолютно не интересно: меня, можно сказать, выставили за дверь.
- За что, Никита Михайлович? Такого орла...
- Если бы кому другому, сказал бы - за правду. Но тебе... Можно на ты?
- Спрашиваешь...
- Но тебе скажу честно - за язык. За орган, так сказать, звука. За язык в нашем государстве можно и на самую вершину взлететь, и в подземелье очутиться, и высшую меру схлопотать. Бес попутал.
- Расскажи, Никита Михайлович, я сгораю от любопытства.
- В двух словах... Проник ко мне как-то один журналист из центральной газетенки и говорит. Вот если бы вы, говорит, стали самым большим начальником, как бы вы стали бороться с коррупцией. И я, представляешь, старый идиот, клюнул! Будто затмение нашло, просто гипноз. Подловил он меня просто на голый крючок. Основал бы, говорю, фонд помощи большим чиновникам. Чтоб в казну не лазили. Ну и ещё чего-то наговорил, вместо того, чтобы сказать, что у нас в правительстве - честнейшие люди. Особенно премьер. Надо было тявкнуть, а я дал петуха. Журналист, конечно-спасибо, спасибо и смотался. А через пару дней в газете статья с нашей беседой. Вот так... А ты говоришь - орел. Старееем помаленьку. Время бежит. Время - это не деньги, это - все, это - жизнь, дорогая Маша.
- За такую мелочь, за шутку? - Мария Петровна сделала изумленные глаза.
- Не за это конечно, просто я перестал кое-кого устраивать, ну и плюс возраст. Я и раньше позволял себе разные нестандартные мысли и даже выражения. Мне всегда была противна вся эта политиканская возня. То один наверху, то другой, все болтают, а ничего не меняется, даже хуже становится. В общем, когда мне предложили отставку, я даже обрадовался, словно проснулся после какого-то дикого сна. Все-таки политика-это такое дело, которое только портит людей. Не улучшает, а портит. Стоит даже нормальному человеку заняться политикой, и вот он уже надувается от тщеславия и утрачивает и обычный человеческий язык, и нормальные чувства. Понятия типа совесть там вообще не в ходу: не политическая категория. У них иная система координат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44