Если увидит и заподозрит что-то неладное, тогда все – конец. Она его не то что на работу не возьмет, она его из города выживет, с нее станется. А этого он позволить себе никак не мог. У него планы. Далекоидущие планы и на Маргариту, и на новое место работы, куда ему без нее дорога заказана.
– Слышь, Валек, мне тут уйти надо. – Сергей обобрал с пальцев мясной фарш. – Давай до завтра, идет?
– А как же котлеты, Серый? Ты же обещал!
Валек жил в соседнем подъезде с ослепшей лет десять назад старой бабкой. Готовила та как попало. Он вообще к плите не подходил, испытывая к этому занятию чувство глубочайшей непереносимой неприязни. А Серегину стряпню просто обожал.
– Так, как готовишь ты, Серый, так ни одна баба не приготовит, – приговаривал он всегда, когда хлебал его борщ, к примеру. – Тебе и жениться не надо.
– Почему?
– А зачем тебе жена? – совершенно искренне изумлялся друг. – Ты сам все умеешь!
– Сам я не могу избавиться от одиночества, Валек, – резонно возражал тогда Сергей.
– Одиночество! – фыркал тот недоверчиво. – Что такое одиночество? Человек не может быть одиноким, когда вокруг него столько народу!
А вот с этим Сергей мог бы долго и с надрывом спорить. И еще мог поведать другу Валентину, чем страшно одинокое детство, почему отвратительно одиночество в юности и чем пугает одиночество в старости. О-о, он об этом много знал. И долго мог рассказывать. Очень долго. Жаль, что слушателей до сих пор не нашлось. Эмма не захотела…

Глава 4

– Санек, ты проснулась?
Марков потолкал задом жену. Та засопела, заворочалась, забормотала что-то неразборчивое и снова затихла.
Значит, спит. Или притворяется. Знает, что, едва проснувшись, непременно надо будет выполнять какую-нибудь мужнину просьбу. Он их с утра раздавать горазд. На работе приказания раздавал. Дома просьбы, но они мало чем отличались от приказаний. Что там, что дома отказа не терпелось.
Да ему и отказать было сложно. Попросит так, что ноги у Александры сами из-под одеяла высовывались, падали с кровати, нашаривали тапочки и несли не проснувшееся еще тело с одуревшей со сна головой в кухню. А там либо кофе варить приходилось, потому что любимый муж Александр Иванович Марков кофе в постель запросил. Либо кефир с сахаром разбалтывался интенсивно, чтобы сахар потом у него на драгоценных зубах не скрипел. Либо омлет в спешке готовился. Ну вот захотелось ему омлета горячего с румяной корочкой. Вот желал он прямиком из постели плюхнуться за стол и уткнуться неумытой физиономией в тарелку.
Желания каждое утро бывали разными. Просилось все разным тоном. Она уже научилась распознавать степень тяжести при выполнении его капризов.
Если тон обычный – просьба пустячная. Если чуть виноватый, значит, придется что-то готовить. Ну, а уж ежели поскуливать начинает дорогой супруг и носом за ухо к ней тыкаться, то придется и побрить его в кровати. Да, и такое бывало. И не раз. И делалось ею это, между прочим… с удовольствием.
– Сане-еек, малыш, ты ведь проснулась, – заскулил, заскулил любимый. – Ну чего притворяешься, а?
– Чего тебе? – прошептала она, как обычно, и как обычно, улыбнулась в подушку.
– Кашки хочу, – простонал Марков и полез левой рукой под одеяло, пытаясь настигнуть ускользающую жену. – Овсяной, Санек. Сладкой, с изюмом. Сделаешь?
– Уже лечу.
Она спустила ноги с кровати, но Марков тут же поймал их и вернул обратно.
– Ты чего? – будто изумилась Александра, хотя прекрасно понимала – чего он.
– А ты чего? – шепнул он ей в ухо. – Не спеши так.
– А как же кашка? Овсяная, сладкая, с изюмом? Марков, ты выбиваешь меня из графика, – она шутливо шлепнула его по руке, ведущей себя довольно нагло. – Я не успею подать тебе завтрак в постель.
– Ты себя мне подай в постели, милая! – строго прикрикнул он на нее, но не громко, правда. – А кашка… Да подождет она, Санек. Иди ко мне…
Завтракали они вместе часом позже. Не рассчитал Марков свои аппетиты, сначала долго из постели ее не отпускал. Потом к овсяной каше еще и мяса запросил. Пришлось повозиться. К столу уселась взлохмаченной, с вспотевшим, раскрасневшимся лицом. И занервничала тут же. Не любила она такой наседкой перед мужем появляться. Уже скоро двадцать лет их отношениям, а она все равно ему на глаза старалась попадаться только причесанной и опрятной.
– Эй, Санек, ты чего нервничаешь? – тут же безошибочно угадал Марков ее настроение. – Кудряшки у нас выбились из прически, так, что ли?
– Саш, отстань, – отмахнулась она, ниже нагибаясь над тарелкой.
– Ээ-эх, дуреха. – Марков улыбнулся и легонько тюкнул ее по носу пальцем. – А я так люблю твои кудряшки, Санек. Люблю, когда ты у меня такой вот растрепыш. И вообще, я тебя всякую люблю!
Марков не лукавил. Он в самом деле любил свою Саньку с семнадцати лет. И с каждым годом, кажется, любил ее все сильнее. Юношеская пылкость заматерела, чувства стали глубже, четче обозначились их контуры. Все для него сделалось давно предельно ясным и понятным: он любит свою жену и будет любить ее вечно. Может, это и несовременно. Не в духе, так сказать, времени. Да, он старомоден! Многие знакомые поменяли своих законных спутниц на молоденьких. Петушились перед ними, хвосты распускали. Принимались посещать танцзалы. Молодежные вечеринки. Усиленно делали вид, что это их вполне устраивает, и это все как раз то, чего они и ждали от новых отношений. Со старой женой все было не так, с ней все приелось, набило оскомину. А тут-то, а тут! Все фонтанирует, все искрит, бурлит и плещется!
Фальшивили, нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13