- Доверяет, но не любит, когда я что-нибудь беру без спроса.
- Не доверяет, значит, - сказал участковый. Встал, надел шапку, и ушел.
А за хлипкой, сработанной из обыкновенной прессованной доски дверью было спрятано добро, вывезенное из квартиры Шубиных. Участковый находился всего в полуметре от имущества, которое искала вся воркутинская милиция. Искала и не могла найти. Пока не могла...
В следующий раз к Кадыру Липатову пошел уже не участковый - пошла целая группа - подозрения все больше и больше падали на Кадыра.
Кадыр увидел их в окно и все понял. Он стремительно метнулся к шкафу, выдернул из него обрез, загнал в стволы два патрона и, подождав, когда шаги на лестничной площадке застучат - до последнего момента теплилась надежда: а вдруг идут не к нему? - решительно взвел курки и выстрелил себе в голову, выстрелом снеся половину черепа.
В мае состоялся суд.
Вместе с Сазыкиным и Орловым по делу проходил еще один человек Сергей Боренков, которого Кадыр просил сбыть товар. Товар Боренков не сбыл, но о том, что "потомок Тамерлана" держит у себя вещи Шубиных, куда следует не сообщил.
Заседание шло несколько дней.
Виталий Сазыкин приговорен к смертной казни с конфискацией имущества, Олег Орлов - к тринадцати годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима с конфискацией имущества, Сергей Боренков к трем годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
Вот так закончилось это громкое и страшное дело. От наказания, как видите, не ушел никто. Было, замечу, в день вынесения приговора Сазыкину двадцать один год, Орлову - двадцать три года, Боренкову - двадцать лет. К их поколению принадлежал и "потомок Тамерлана", не захотевший жить.
Собственно, почему только один Кадыр Липатов не захотел жить - они все не захотели жить. И "быков", ковыряющих в зубах хрустящими стодолларовыми бумажками, из них не получилось.
Ксюша в одеяльце
Сердце останавливается, когда видишь на улице чумазого сопливого бомжонка лет восьми-девяти, одной рукой придерживающего штаны, постоянно сползающие с крестца, а другой... Другую руку он тянет ладошкой вверх к прохожим, просит у них подаяние.
Что день грядущий готовит этому человечку? Доживет ли он до того возраста, когда будет способен зарабатывать деньги - иным, естественно, образом, - и вообще, сколько ему суждено бедовать на этом свете?
Больше всего таких маленьких бомжат в Москве, в Питере да в теплых южных городах, поскольку Москва и Питер - огромные мегаполисы, способные упрятать в своем чреве кого угодно, а меньше всего - на Севере, в частности в чистом, ухоженном Петрозаводске.
Александре Викторовне Ананько лет пока еще немного - двадцать девять, окончила она коммунально-строительный техникум, приобрела неплохую специальность, вышла замуж... Семья была счастливой, пошли дети - вначале один сын, потом другой. Сыновья радовали отца и мать, хотя одно все-таки огорчало - не было крыши над головой. Но это дело, как известно, поправимое... Через год после рождения второго сына супруги Ананько получили благоустроенную двухкомнатную квартиру в городе Петрозаводске на Гвардейской улице.
А потом Саша Ананько начала прикладываться к рюмке. И чем дальше - тем больше.
Женский алкоголизм - штука страшная, говорят, неизлечимая: сколько врачей ни брались - не получилось. В результате муж ушел, никаких "кухонных ограничителей" у Саши не стало, и она вскоре запила так, что иногда вырубалась на несколько дней.
Потом, кое-как приходя в себя, просыпалась в середине дня, патлатая, страшная, с опухшим лицом, с глазами, утонувшими в черной синеве, иногда с садинами и синяками, подползала к зеркалу и глядела в него с долгим осуждением, одновременно узнавая и не узнавая эту женщину, что смотрела на нее из глубины зеркала.
- Это кто же в моем доме поселился, а? Незнакомая баба какая-то, - и обессиленно отползала в сторону.
Когда вспоминала, что у нее есть дети, два сына, которые невесть чем питаются, невесть что делают, в ее душе горячим костром разгоралось раскаяние, но дров для этого костра хватало ненадолго. До первого "клиента", возникшего на пороге с совершенно определенной целью, до первой стопки водки, до первого, дурно пахнущего старой немытой бочкой огурца, которым она любила закусывать крепкие напитки.
Старые, соленые, с отслаивающейся кожей огурцы были в ее доме самой ходовой закуской, любая другая, хотя иногда и возникала на газете, серьезной не считалась. Вот огурцы - это да, это кайф!
Так Саша Ананько и жила - от стопки к стопке, от огурца к огурцу, ото дня ко дню, от ребенка к ребенку. И не заметила, как в сладком угаре, в хмелю да в дыму растеряла все. Иногда, трезвея, она давала волю слезам, ей становилась жаль самое себя, своих детишек, неустроенный быт, мужа, ушедшего от этих пьянок. После слез наступало некое очищение, после которого, однако, Сашу вновь тянуло к стопке: организм ее требовал новой порции "жидкого хлеба", как многочисленные Сашины дружки называли водку. Вначале это было непривычно слышать - "жидкий хлеб" - Саша Ананько только похохатывала, закрывая ладошкой рот: разве может хлеб быть жидким? хлеб это хлеб! - а потом и сама стала просить:
- Плесните-ка мне в мерзавчик жидкого хлебца!
Саше Ананько никогда не отказывали, всегда наливали. Она благодарно улыбалась руке дающего, выпивала и готовно ложилась на пол.
Она была легким человеком, Александра Викторовна Ананько, с улыбчивым, добрым, испитым лицом, на котором даже маленький глоток алкоголя оставлял след, делая глаза лихорадочно блестящими, красными, будто у кролика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69