— Он забыл о будущих мужьях, — наклонившись, прошептал я Полине. — Вот для кого в самый раз и прилежание юных девиц, и примерное поведение.
— Николай Львович! — возмутилась она, и, клянусь тебе, Алеша, мадам фон Лутц тут же вперила в нас свой совиный взгляд.
Попечитель продолжал свою речь, а институтки сидели, с тоской глядя на еду, не решаясь до нее дотронуться. Наконец, вновь упомянув монаршую милость, он плавно завершил выступление. За столами вздохнули посвободнее и вернулись к еде, а Григорий Сергеевич уселся на свое место и продолжил беседу с начальницей.
Мы танцевали польку, вальс, галоп, лансье и, наконец, котильон. Я кружил Полину, Настеньку, двух ее подружек и был в совершеннейшем восторге. И когда котильоном завершился бал, я был уже в полном изнеможении. Нет, не танцами. Мне сильно хотелось курить, и я, попросив разрешения у Полины, вышел на веранду, окружающую дом со всех сторон.
Алеша, меня срочно вызывают к полковнику Лукину. Допишу завтра, не прощаюсь…

* * *

Аполлиннария Авилова, N-ск — Юлии Мироновой, Ливадия, Крым.

Дорогая моя Юленька!
Только что вернулась с бала, устала и вся дрожу. Но мне обязательно надо записать все по свежим следам, дабы потом не восстанавливать в памяти эти ужасные мгновенья. Не знаю, сумеешь ли ты представить ужаса, испытанный, и не только мною, нынешним вечером.
Сначала все шло как обычно — молебен в институтской церкви все с тем же отцом Алексием в фиолетовой рясе, представление начальнице и прочее. Я встретила Егорову — она подурнела и осунулась в пепиньерках. Бедняжка! Она так посмотрела на мою «Trocadero», что мне стало немного не по себе.
Нас посетили губернатор и Григорий Сергеевич. Фон Лутц отвратительно лебезила перед ними.
Танцы начались с полонеза — этого чопорного полонеза, на который соглашаются даже великие княгини. Мой спутник проявил себя истинным кавалером — танцевал со мной, Настенькой, даже пригласил одну пепиньерку на вальс.
Время было позднее и чувствовалось, что институтки устали. Григорий Сергеевич встал со своего места, где он неподвижно просидел весь вечер, и тут же раздался протестующий голос мадам фон Лутц:
— Но как же так?! Вы уже нас покидаете? Останьтесь, прошу вас…
— Не могу, мадам, надо идти, дела. Нет, не провожайте, я знаю дорогу, — он улыбнулся, отчего его левая половина лица скривилась; затем прошелся вдоль радов выстроившихся институток со словами «Adieu, mes enfants, conduisez-vous bien…», Прощайте, дети мои, вы вели себя хорошо (франц.) .

а Настенька подошла ко мне и заговорщицки произнесла:
— Полина, у меня для тебя подарок. Сейчас принесу.
И она умчалась.
Тем временем попечитель раскланялся с начальницей и важным шагом направился к выходу из зала. Мадам с пуделем семенила за ним. Они выглядели комичной парой, ведь Григорий Сергеевич был ниже ростом и старательно распрямлял плечи, добавляя себе пару вершков.
Проходя мимо нас, он строго бросил начальнице:
— Нет, не стоит меня провожать, я здесь не впервые. Займитесь воспитанницами, — и скрылся за тяжелыми портьерами, обрамлявшими входную дверь.
С его уходом началась та суета, которая обычно предшествует разъезду. В миг потерялись десятки шалей, их принялись искать, толкаясь и заглядывая за кресла. Матери звали дочерей, чтобы расцеловать их на прощанье. Учителя, степенно попрощавшись с начальницей, гуськом стали выходить в служебную дверь. Дежурные пепиньерки собирали в пары пансионерок, остающихся ночевать в институте.
Как вдруг чей-то пронзительный вопль разорвал гулкий однообразный шум в зале. Публика замерла, словно остановленная мановением руки невидимого дирижера. Начальница подняла одну бровь, и в наступившей тишине громко завыл пудель.
Затишье тут же прекратилось. Мадам фон Лутц приказала Марабу пойти проверить, кто это смеет нарушать покой института. Марабу вернулась через несколько тягостных мгновений, пошатываясь и хватаясь за тяжелую портьеру. Лицо ее обычного тусклого цвета стало лимонным.
— Там… там… — прошептала она и свалилась в обморок. К ней подбежали пепиньерки, стали поднимать обмякшее тело, а начальница нетерпеливо топнула ногой и воскликнула:
— Узнайте же кто-нибудь, что там происходит!
Штабс-капитан мой оказался очень кстати и тут же решительно двинулся к выходу. Я последовала за ним. За нами потянулась цепочка из матерей, девочек и учителей.
Из классной комнаты с распахнутой настежь дверью доносились громкие всхлипывания.
В углу, прижавшись к стене, рыдала Настенька. Ее платье было заляпано кровью. Посередине классной комнаты лежал попечитель. Вокруг его головы расплылась бордовая лужа. За моей спиной заахали. Я бросилась к Настеньке, а мой спутник — к лежащему, осторожно проверил пульс, потом обернулся, поднялся с колен и стал выталкивать ротозеев, приговаривая:
— Господа, медам, ничего интересного, выйдите, пожалуйста. Нужно немедленно вызвать полицию!
— Врача! Вызовите врача! — истерически закричала полная дама.
— Увы, врач уже не поможет… Разве что констатирует смерть.
Но меня в тот момент куда больше заботила Настя. Девушка дрожала в моих объятьях. Я гладила ее по голове и шептала:
— Успокойся, моя дорогая, вот увидишь, все образуется, это страшный сон, он пройдет, и все будет в порядке.
Но я знала, что уже не будет. Начнется расследование, подозрения и все то, чего я навидалась, сидя с малолетства в служебном кабинете отца.
В комнату вошла мадам фон Лутц. Следом бочком протиснулся Урсус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75