Был бы он сейчас жив и здоров, хоть бы и далеко от меня.
Но он умер. Погиб нежданно, в одночасье. Никто не слышал как? Подлая рука убийцы нанесла страшный удар. Внезапно я осиротела, лишь плачу и молюсь, снова плачу и снова молюсь…
Викентий Григорьевич был необыкновенным человеком. И только сейчас, потеряв его, как когда-то потеряла мужа, я могу признаться — только его я любила всем своим сердцем.
И еще: он многое прощал. Когда он вернулся из Китая, я была уже выдана замуж, и Викентий только прислал мне свое благословение. Может быть, поэтому он никогда не женился, не мог забыть меня, грешницу.
Обращаюсь к тебе, Лазарь, с просьбой. Я намереваюсь похоронить Викентия Григорьевича на Варсонофьевском кладбище, рядом с могилой моего мужа, твоего дяди. Он был одинок, родственников не было, жены тоже. Всего себя отдавал службе на благо Отечества. Поэтому прошу тебя, во избежание всяческих недоразумений, будь моим стряпчим, дабы во всеоружии я смогла принять любые нападки.
Жду тебя с Полиной в церкви, попрощаемся с Викентием Григорьевичем. Я любила и буду любить его, я всегда буду помнить моего ненаглядного Викешу. Дай Бог ему Царствия Небесного.
Постараюсь воспрять духом к отпеванию. Ответ перешли с моим посыльным.

Твоя родственница
Мария Рамзина.

* * *

Анастасия Губина, N-ск — Ивану Губину, Москва, кадетский корпус.

Ваня, как плохо, что тебя нет со мной! Я одна, совсем одна! Столько выпало на мою долю за последнее время… Мне нужно все тебе написать, чтобы успокоиться и забыть обо всем. Для меня сейчас самое главное — вернуть любовь Полины и Лазаря Петровича. А именно ее я, кажется, потеряла навеки.
Второго февраля утром, к нам пришла Полина, вся в черном и в шляпке с вуалью. Они с Лазарем Петровичем собрались идти в церковь на отпевание графа Кобринского, убитого третьего дня. Я решила не ходить — у меня побаливало горло, и еще: я страшно боюсь мертвых. После того, как я споткнулась и упала на попечителя, меня просто в дрожь бросает при одной мысли, что я снова увижу покойника.
Полина с отцом ушли, Вере с утра дали выходной, так как потом хозяева собирались к Марии Игнатьевне на поминки и ее помощь по хозяйству была не нужна. Полина также отпустила на отпевание горничную Наташу — та очень любопытна и не упустит случая поглядеть на богатые похороны. Ой, нехорошо злословить.
Наконец-то я осталась совершенно одна. Ваня, мне так нравится оставаться дома в одиночестве! Я представляю себя хозяйкой, могу делать, что пожелаю, могу вертеться перед зеркалом и музицировать на фортепьяно. И не «хорошо темперированный клавир», а модные песенки из опереток — ноты тайком приносит в классную комнату Котова, а я у нее беру на день-два за сливочную помадку — она их обожает, а я не ем.
Поэтому, как все ушли, я сначала примерила все шляпы Полины и взяла ее театральную сумочку. Но тут в дверь постучали, и я побежала открывать.
К моему удивлению, на пороге стоял Иван Карлович Лямпе, наш ботаник. Приподняв шляпу, он улыбнулся в некотором замешательстве, увидев меня, и сказал:
— Доброе утро, м-ль Губина. Лазарь Петрович дома?
— Нет, — ответила я, — проходите, Иван Карлович.
Он вошел в дом, осматриваясь по сторонам. Сняв шляпу, учитель пригладил волосы, улыбнулся и спросил:
— Что ж вы, барышня, сами к двери подбегаете? Прислуга не вышколена?
— Что вы! — засмеялась я. — Нет никого. Лазарь Петрович с Полиной в церковь на отпевание графа Кобринского поехали, потом на кладбище, а потом к Марии Игнатьевне на поминки. Вернутся к вечеру. А Веру на сегодня совсем отпустили.
— О, так вы на целый день остались хозяйкой сами себе? Прекрасно! А почему не в институте? — сказал Иван Карлович. Его немецкий акцент стал сильнее.
— Меня отпустили на отпевание. А я не поехала, — я смутилась и поспешила добавить: — Проходите в гостиную. Может, я могу вам чем-нибудь помочь? Передать письмо Лазарю Петровичу?
Он медлил с ответом, раздумывая. Потом посмотрел на меня так, словно впервые увидел.
— Да, если можно. Мне скорее необходимо поговорить с Аполлинарией Лазаревной, а не с ее отцом. Но если вы не возражаете…
— Нет-нет, что вы! Говорите.
— Как вам известно, мадемуазель, по роду своей деятельности я много лет интересуюсь флорой и географией. Вчера г-жа Авилова навещала вас в институте, и я краем уха услышал о дневнике ее покойного мужа. Мне очень хотелось бы взглянуть на этот раритет. Думаю, что сама Аполлинария Лазаревна не отказала бы мне в столь пустяковой просьбе. Разумеется, я бы читал дневник в ее присутствии.
Мне стало неловко. Жаль было отказывать такому милому человеку, которого я хорошо знаю, но Полине бы не понравилось мое самовольство: я знаю, как она относилась к дневнику Владимира Гавриловича — как к самой настоящей святыне, и отдавать его без спроса у меня не было никакого права. Я и так слишком много раз брала ее вещи без спроса, и ничего хорошего из этого не выходило.
— Но я не знаю, где дневник, — пролепетала я и покраснела. — Полина прячет его и запирает на ключ.
Иван Карлович испытывающе посмотрел на меня:
— Если вы, Анастасия, не знаете, где находится дневник, то откуда вам известно, что г-жа Авилова запирает его на ключ? Обманывать нехорошо, милая барышня.
— Я… Я не обманываю, я действительно не знаю, где дневник.
— Видит Бог, я не хотел этого! — Учитель ботаники возвел очи горе. — Если ты, дрянная девчонка, не покажешь сейчас же, где дневник, прикончу на месте! Поняла?
И тут я увидела его руки —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75