"Расскажите государю-императору, что, дескать, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский..". - пронеслось у меня в голове. Вслух я сказала:
- Додик, я понимаю, почему ты так не любишь врачей-психиатров - они тебе достаточно насолили, - Господи, пусть только он не почувствует моего лицемерия, - но недавно был убит православный священник, а он-то за что?
- Все они одинаковые, - выкрикнул он с гневом, - я думал, что они там святые, а оказалось, что я для него пустое место, падаль вонючая.
- Успокойся, Давид, почему ты так подумал? Он тебя обидел?
- Я пришел к нему, думал, что он лучше, чем эти, доктора недоделанные. Хотел душу излить, ведь наболело! Для чего же они, в церкви, исповедь придумали?
- Подожди, ты же еврей.
- Да? Это я там был евреем, у моих родителей именно это было в паспорте написано. А вот бабка, материна мать, была православная. Когда я был маленький, таскала меня в церковь, креститься заставляла, иконы целовать. Это она мне про исповедь рассказала. "Ой, благодать-то какая, внучек, - вдруг сказал он изменившимся голосом, - как выйдешь с исповеди, покаешься в грехах своих тяжких, на душе легко-легко, будто ангел крылом осенил..." Врала она, бабка моя, Евдокия Никитична! - заключил он решительно.
- Почему врала? - я уже не знала, о чем спрашивать.
- Потому! Когда пришел к этому попу, думал, что то, что эти не сделали - у него получится. Раскрылся перед ним, всю подноготную вывернул. Он начал отделываться от меня, говорил, что надо молиться и верить и тогда мне Бог поможет. Общие слова, просто отговорки бездушные. Я ему про психиатров рассказывать начал. А он, я сразу увидел, испугался и чуть полицию не позвал. О себе, гад, думал. Про тайну исповеди забыл! А о том, что мне плохо и не понимает никто - это ему совсем неинтересно было. Вот и получил по заслугам, все, что ему положено. Ничего, ничего, всем достанется! - он, блуждая до этого взглядом по сторонам, вдруг пристально посмотрел на меня.
Мне стало страшно. Да так, что струйка холодного пота потекла между лопаток. Блестящие безумные глаза смотрели на меня в упор. Я судорожно стала шарить руками вокруг себя, надеясь вырваться каким-то образом.
Не отрывая от меня безумного взгляда, Додик пошарил левой рукой под сидением и вытащил большой нож.
"Все, - подумала я, - вот и конец... " И еще подумала, что Дашка останется сиротой, хорошо хоть квартиру успела купить...
Господи, что за чушь мне лезет в голову. Но вслух я сказала:
- Ну зачем тебе это? Не надо.
И я решила сопротивляться до последнего, несмотря на ремень.
Додик взвесил в руке нож. Потом вроде бы извиняясь, сказал:
- Не с руки как-то в машине, я же не левша.
Он открыл дверцу и собрался выходить.
Вдруг в кустах послышался шорох, навстречу Додику метнулась какая-то тень. Раздался звук удара и шум падающего тела. В открытую дверцу машины заглянут Михаэль Борнштейн. Я ахнула.
- С вами все в порядке, Валерия? - спросил он, хмурясь.
- Да, только я не могу отстегнуть этот проклятый ремень.
Борнштейн принялся возиться с замком, но не смог меня освободить. Он поднял нож, валявшийся на земле и в два взмаха перерезал тугой корд.
Я с удовольствием вылезла из машины и расправила затекшие члены. Борнштейн по сотовому телефону вызывал полицию. Додик без сознания лежал на земле.
- Вы меня все-таки нашли! - слезы лились в три ручья, от этого казалось, что хлынул бесшумный ливень. Михаэль смущенно кашлянул, извлек из кармана пакетик бумажных салфеток, но почему-то не решился их протянуть. И сказал, чуть виновато:
- Да, Валерия, вы молодец. Я слышал практически весь ваш разговор. Хотя я не понимаю по-русски, но вы несколько раз произнесли слова "парк леуми", а потом "Форд". Я понял, что вы в парке, говорить в открытую не можете, и что вы находитесь в машине "Форд". Я поехал в парк, обшарил его безлюдную часть и увидел вас. В машине горел свет, поэтому если бы вашей жизни угрожала непосредственная опасность, я бы выстрелил. Но он, Борнштейн показал на Додика, - облегчил мне задачу - он вылез из машины.
- Ой, - я спохватилась и выключила свой телефон. Мысль о том, какой мне пришлют счет из компании, мгновенно высушила слезы. И черт с ним, здоровье дороже.
Подъехали две полицейские машины. На Додика надели наручники и засунули его в машину. Выражение у него было никакое - как у пластмассовой куклы. Один из полицейских сел за руль его "Форда".
- Я отвезу вас домой, - сказал следователь, совсем, как в первый раз.
Сев в его машину, я, наконец-то, решилась задать Михаэлю вопрос, вертевшийся у меня на кончике языка:
- Скажите, Михаэль, а что Айзенберг? Он каким-то образом оказался замешанным в этой истории.
Борнштейн рассмеялся:
- Ну что вы, Валерия. Я понимаю, что после такого напряжения, которое вы перенесли, вам вполне может показаться, что против вас плелся вселенский заговор, - тут он улыбка на его лице растаяла и он серьезно посмотрел на меня. - Айзенберг - крупный мошенник. Дело еще не закончено, но кое-что уже стало ясным. По его вине пострадало множество людей...
- Вы уже нашли что-нибудь?
- Вкратце дело обстоит вот как, - Михаэль не отрываясь смотрел на дорогу, тщательно объезжая колдобины на выезде из парка, - пользуясь своими связями в муниципалитете, Айзенберг получил разрешение на строительство в промышленной зоне города современного предприятия. Все хорошо и прекрасно, люди получат работу, городская управа - налоги и снижение процента безработицы, а сам Айзенберг - почет и уважение, ну и деньги, разумеется. Когда его небольшая фабрика заработала в полную силу, и лекарства заполнили склад готовой продукции, оказалось, что не все больницы готовы заключать контракт с новым партнером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31