Как сияли потом глаза мальчика...
Но что толку вспоминать о тех светлых днях? Милосердие уже не для меня; я обречена стать безжалостной. Этим и только этим можно оправдать гибель профессора Кановы. Иначе его смерть стала бы вовсе бессмысленной...
Кристиан положил руку мне на бедро, но я отстранилась. Последние дни я принуждаю его заниматься любовью, только если вижу, что он вымотался и не мечтает ни о чем, кроме сна. Но вчера у меня самой не было сил ни мучить его, ни доставлять ему радость.
3 мая.
Вчера около полудня я дала понять, что хочу побыть одна, и попросила Кристиана принести мне букетик ландышей. Как только он отправился за цветами, я села к столу и заготовила следующее письмо:
"Я умираю преждевременно - в надежде, что это поможет восстановлению справедливости. Мое последнее желание касается моего мужа: я прошу Господа послать ему пожизненное заключение, и пусть оно станет прологом к вечному проклятию, которое ждет его за гробом".
Положив эту милую записочку Кристиану на подушку, я взяла пузырек со снотворным и проглотила несколько таблеток, а остальные высыпала в унитаз. Пустой пузырек бросила возле кровати, легла и крепко заснула...
Пробудилась только сегодня утром, да и то с большим трудом. Видимо, доза оказалась все-таки великовата. Чувствую себя отвратительно.
Странно, что Кристиан не вызвал врача. Но за ночь он осунулся и постарел лет на десять; руки у него трясутся, как у пьяницы. Сам-то он слишком труслив для самоубийства и к тому же католик.
4 мая.
Опять явилась мадам Канова, и опять с розами. Почему-то в этот раз меня при виде ее пробрала непритворная дрожь.
- Убирайтесь к дьяволу с вашим букетом! - завопила я, чувствуя, что на самом деле близка к истерике. - Украсьте им свою могилу! И не забудьте про него, когда соберетесь навестить меня на том свете!
Гостья побледнела, но не утратила самообладания и, холодно повернувшись, вышла. Впрочем, она была уязвлена, поскольку, уходя, заметила Кристиану (достаточно громко, чтобы я слышала каждое слово):
- Все-таки чувствуется, что малышка выросла в пролетарской среде. Ты мог бы объяснить ей, дорогой, что в подобных случаях сдержанность иногда помогает затушевать недостаток воспитания.
Мой муж ничего не ответил.
7 мая.
Восемь часов вечера... Передо мной на постели в тяжком полузабытьи дремлет обессиленный Кристиан. Почти трое суток он балансировал на грани между жизнью и смертью, но сейчас ему, кажется, получше, и опасность уже миновала.
Совершенно невероятная история, и некоторые ее детали не ясны мне до сих пор. В пятницу, вскоре после визита мадам Кановы, Кристиан вдруг пожелал отправиться в церковь, ту самую, где мы венчались, - исповедаться и причаститься, как подобает доброму католику. Я сказала, что пойду вместе с ним.
Он скрылся в исповедальне, и туда же прошествовал тучный пожилой священник. Я приготовилась терпеливо ждать, но уже через минуту святой отец выскочил оттуда как ошпаренный! Следом показался Кристиан - лицо безумца, глаза полны слез. Он пытался задержать настоятеля, вцепившись в край его сутаны:
- А мое отпущение?! Дайте мне отпущение грехов, отец! Я ведь скоро умру, вы не можете отказать!..
Но тот лишь отмахнулся и помчался в ризницу, где принялся с не подобающей своему сану поспешностью накручивать диск телефона. Вскоре приехала "скорая"...
Оказывается, Кристиан принял какой-то сильный, но медленно действующий яд - так, чтобы иметь время покаяться и в прошлом преступлении, и в самоубийстве. Дурак несчастный! Хорошо еще, что он не полез со своей исповедью к какому-нибудь менее щепетильному слушателю.
Но ужас, испытанный мною за эти дни, неожиданно принес чувство облегчения. Сейчас мне кажется, что мы оба медленно возвращаемся к жизни словно выныриваем из глубин долгого кошмарного сна...
Да, никогда не подозревала, что Кристиан способен столь хитроумно обойти табу на самоубийство.
8 мая.
Кристиану лучше, но он все еще очень слаб. Когда я подхожу к его постели с чашкой бульона, он инстинктивно сжимается - такой я внушаю ему страх. Глядя на него, начинаю ощущать нечто вроде стыда.
Удивительная штука совместная жизнь: вдруг выясняется, насколько один человек, оказывается, привязан к другому, которого привык презирать. Если бы Кристиан умер, у меня почти наверняка осталось бы чувство невосполнимой потери, похожее на то, которое, говорят, возникает у людей после ампутации.
Вот и пойми теперь, действительно ли наш брачный союз - такая пустая формальность, как это казалось нам до сих пор...
10 мая.
Я предложила Кристиану уничтожить завещание, если он поклянется не говорить об этом мадам Канове. Он мне не поверил.
13 мая.
Кристиан упорствует, по-прежнему отказываясь принимать всерьез любые мои предложения. Его непробиваемое упрямство начинает меня злить. А вчера вечером, когда я попросила ответить хоть что-нибудь, он проговорил еле слышным, бесконечно усталым голосом:
- Я не поверю тебе, даже если ты завалишь всю квартиру пленками и завещаниями. Все мы изверги, но ты - худший из нас троих.
14 мая.
Целый день на разные лады пыталась объяснить Кристиану, что никакого лейкоза у меня нет и в помине и я куда здоровее, чем он. Бесполезно. Он спокойно выслушивает, но ничему не верит. У меня просто руки опускаются.
15 мая.
Привела Клода, и он откровенно, во всех подробностях, выложил историю нашего сговора. Но Кристиану хоть кол на голове теши - он лишь насмешливо фыркнул и заметил:
- Напрасно вы так тревожитесь обо мне, доктор. Или я уже настолько плох, что меня пора утешать выдумками?
Озадаченный Клод быстро ретировался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41