Но он и не думал уделять незнакомке слишком много внимания, больше, чем это нужно было ему, искавшему свидетелей готовящегося откровения.
- Буду вам читать, а вы - цыц, цыц и цыц! - смеялся он возбужденно, вываливая из сумки на стол груду книг.
- А у нас есть тоже что порассказать, есть свои истории, - смеялись и сестры.
Апарцев взглянул на незнакомку, которая сидела с большой чашкой чая в руке и улыбалась с прежней отрешенной загадочностью, не подключившись к общему веселью, и строго возразил:
- Ваши история сейчас не нужны. Я уверен, они узкие и похожи на обычное словоблудие людей, которые словно и не живут в стране с особой, неповторимой культурой. Такие люди могут думать или даже мечтать об отъезде в другие края и даже не подозревают, что прикоснись они по-настоящему к культуре и истории России, им бы жизни не хватило на постижение и уже не нужно было бы грезить о всяких чужих чудесах..
- Это что-то о наших монастырях и русских книжках?
- Если бы вы, - сказал Апарцев, - не только пользовались страной, ругая ее, когда она вам чего-то недодает, а хотели узнать ее поближе, хотели бы побывать во всех ее монастырях и прочитать все написанные здесь книги - я, разумеется, только о талантливых! - у вас был бы образ мысли и действий такой, какого больше нет и не может быть нигде. Но в вас не вложено знание и у вас отсутствует пытливость, более того, я скажу, вы похожи на кусок черствого хлеба, забытый и плесневеющий в чулане. А вот послушайте! - Он взял со стола книгу, открыл, как и давеча у себя, наугад и с громким выражением прочитал: - "Я слышал, как дубы роняли спелые желуди, томились листья и падали ягоды. На вершине горы, обращенной к небу, вытянув сучья, осторожно ступали деревья, - они крались над бездной, легко пробирались по карнизу сиянья, - везде открывались пути, исчезали пучины и пропасти, безбрежный магнит, не ослабевая, струил свои прозрачные силы".
- Кто же написал эти прелестные строчки? - спросила одна из пожилых девушек.
- Их написал писатель Зарудин! - прокричал Апарцев. - Я убежден, что никто из вас никогда не слышал о таком!
- По всему чувствуется, - сказала другая девушка, - что это прелестный отрывок и корни его - в настоящей литературе. Но он не может открыть нам всю ту правду о России, которую следует знать человеку, желающему вникнуть в ее метафизику. Этого не сделает, Сашенька, никакой отрывок, какой бы ты ни стал нам сейчас читать. Поэтому разговор получается скачущим с пятого на десятое и стройным все равно не получится. Главного не высказать при такой постановке вопроса. Предположим, есть тот безбрежный магнит, о котором ввернул твой Зарудин, но нет стержня, вокруг которого мы могли бы безоглядно сгрудиться, и сколько бы мы ни горячились, сам собой он не возникнет.
- А я знаю, какую историю следует рассказать, если прочитанное вами, Александр, принять за некое предисловие, - сказала вдруг незнакомка.
- Минуточку, я еще не все прочитал, тут еще много! - вспыхнул Апарцев, не допуская и мысли, что его вытеснят на второй план.
Он замахал руками на гостью, как на мышь, выскочившую, как могло бы статься, на стол и пугающую девиц, которых он все еще надеялся образумить. Незнакомка смеялась.
Сестры заступились за подругу. Всегда интереснее слушать истории своих современников и современниц, уверяли они Апарцева, а не тех, кто, возможно, давно умер. Незнакомка, далеко выставив положенные одна на другую ноги, пила чай и усмехалась.
- Ну хорошо, - сказала она, - вы нам назовите фамилии авторов всех этих книжек. Мы вас просим, пожалуйста.
Апарцев брал книги, поднимал их высоко в воздух, показывая присутствующим, и громко называл авторов.
- А надо будет, я сбегаю домой и принесу еще, - решил он.
Незнакомка заметила:
- Но мы можем из всех перечисленных вами писателей... а я вижу, сам процесс перечисления доставляет вам огромное удовольствие... можем составить некий собирательный образ. Например, некто, кого зовут Александр Некатаев. Лет двадцать-тридцать назад он внезапно решил стать писателем.
- Фи-и-и! - просвистала одна из хозяек. - Зачем такая старина? Зачем говорить о вещах, которые происходили во времена, когда нас еще и на свете не было?
Однако незнакомка не приняла этот легкомысленный тон и продолжала уверенно держать в руках нити ретроспективности.
- Мы берем те времена, когда начинающий писатель был выразительнее, чем нынешний. Тогда, лет двадцать-тридцать назад, еще худо-бедно, а жила некая революционная романтика, которую взявшийся за перо юноша не мог не затронуть в своем творчестве. Он ведь наивен и чист.
- В таком случае сделай нам героиню в своем рассказе, чтоб она была первой скрипкой, а не этот противный Некатаев, - потребовала капризница.
Апарцев притормозил, замедлился, стал инертнее, оторопев в этом рассаднике женских прихотей. На кончик его носа села муха, и ее тень вытянулась в кулису, за которой его намеревались спрятать и продержать до более подходящего случая.
- Героиня всего на месяц-другой старше героя, - рассказывала незнакомка, - а глядится на его фоне мудрой женщиной. Однажды она, живущая по соседству, приходит наставить его в литературе. Пока пересекала улицу, плавно покачивала бедрами, а как вошла к нашему другу, так и подбоченилась. Прочти "Американскую трагедию" Драйзера - и баста! этого тебе будет вполне достаточно, говорит она. Он смотрит ей вслед и думает: вот человек, который знает все.
Апарцев крикнул:
- Сдалась мне эта ваша "Американская трагедия"! У меня вот книжки!
Он схватил по две книги в каждую руку и устрашающе потряс ими.
- Смотрите, - сказала незнакомка с улыбкой, - у вас уже посеребрились виски, так что не скоро же вы добрались до этих книжек, а начинали все-таки с каких-то литературных объедков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51