Впрочем, вряд ли она отобрала у меня шанс ретироваться прежде, чем вернется старуха. Я не под замком, не под стражей. Или она даже знала наверняка, скажем, что ее мать не появится. Подумать только, рассуждает сейчас Гулечка и нервничает, кусает от злости губы, до чего этот парень докатился, повалил меня на пол ванной, хотел взять силой, вздумал указывать, что мне следует делать, а что нет. О, проклятое, разнузданное животное, кричит Гулечка, вновь и вновь запрокидывает голову и потрясает кулаками в сторону неба, создавшего наглых, похотливых тварей. А если шире взглянуть, отношения между нами какие-то даже домашние, не выгнала же она меня на улицу, значит, не вконец разгневалась, и мне еще сужденно попользоваться ее добротой, к вечеру она остынет, вернется и приласкает меня, пощекочет мне брюшко. Я научился ценить каждое ее движение, ловить каждый ее жест. Но есть ли после случившегося во мне человек, как бы даже знаменитый живописец? И она, Гулечка, - где же ее благоговение, ее искание теплого местечка? Я перестал понимать. Почему она так одичало боролась со мной, дралась? Если она раскусила мою игру, почему не прогоняет меня, продолжает возиться со мной? И на что рассчитывает, если не раскусила и для нее я по-прежнему окружен ореолом тайны?
И вот я почувствовал, что ненависть шевелится в моей душе в ответ на любое предположение, любой вариант, т. е. раскусила она меня, нет ли, втайне благоговеет или презирает - все было мне одинаково досадно, в худшем смысле досадно. Но идти мне было некуда, я сидел на кухне и рассеянно смотрел в окно. Должна же ситуация как-либо разрешиться, стало быть, пусть разрешается сама собой. Я увидел на дне глубокой тарелки аппетитный на вид пирожок, понял, что он приготовлен ею, она вылепливала его своими пальчиками, выпекала; и это было трогательно, потому что она ушла, а пирожок остался как маленькое вещественное доказательство ее существования, ее заботы о ком-то, хотя бы всего лишь о собственном желудке. Я едва не взял пирожок на память, так он меня растрогал, а потом просто съел его, с теплотой думая о Гулечке, вспоминая ее. Сдается мне, более вкусного пирожка я не пробовал и никогда не попробую. Постепенно я почти что задремал. Время тянулось медленно, и мне сквозь дрему казалось, что на поезд мы уже опоздали. Вот в солнечных лучах Гулечка бежит по рельсам и, размахивая гигантским чемоданом, кричит удаляющимся вагонам: подождите, не уезжайте без нас; и Лора что-то тараторит. Лора возникла в кухне, будто с потолка свалилась.
- Помиритесь с ней, - сказала она с голубиным вздохом-бульканьем, будьте благоразумны, Трифон.
- Чьи интересы вы представляете на этот раз, Лора? Моей жены? Или ее?
Но мы, похоже, отлично понимали друг друга.
- Нужно считаться, кое с чем мириться, многое прощать, уважать, сочувствовать, уступать... - терпеливо зачитывала Лора свод законов правильного общежития. - Уступите сегодня ей, завтра она уступит вам. Ведь вы сегодня должны ехать.
- Да я не против, - сказал я, - совсем не против уступить ей и ехать...
- Вот и прекрасно, - вздохнула миротворица с облегчением. - Я сейчас позову ее и вы при мне помиритесь, идет? Вы обещаете мне? Я затем и приехала в такую даль... А дома ждут гости, дел невпроворот. Но скажите, вы были с ней в близких отношениях?
- А зачем вам это? - удивился я.
- Это всегда интересно знать. Или мне следовало у нее спросить? Но Августа такая странная, я не решилась... а ведь это важно. В скобках замечу, что вижу не иначе как серьезными ваши виды на мою подругу. Августа заслуживает только глубокого отношения, ей нужен солидный человек, достойный партнер, надежный спутник жизни. Простите за нескромный вопрос: вы были когда-нибудь женаты?
- На Жанне, - напомнил я просто.
- Ах да, совсем забыла, не о том, честно говоря, голова болит, забот полон рот, к примеру сказать, супругу моему опять нездоровится... Что ж, не получилось с Жанночкой, попробуйте с Гулечкой. Вам и карты в руки.
- А вы ее спрашивали, хочет она?
- Ну, молодой человек, не я же на ней женюсь!
- Я бы женился. Но вы должны понять... если бы она вас подослала обсудить этот вопрос, тогда другое дело, мы бы в пять минут все решили. Но у нас с ней как-то и речи об этом никогда не заходило. Я даже не заикался...
- Напрасно! - воскликнула Лора с чувством. - Зря вы это. Пустое дело в ваши годы болтаться, не делая предложения готовой невесте. Жанна хорошая девушка, но она обыкновенная, таких тысячи, ее духовные запросы, если вообще имеет смысл говорить о таковых, простираются недалеко, и я понимаю, Трифон, вам скучно с ней. Человек вашего склада, выдающийся художник...
Я живо вставил:
- Это вам Гулечка сказала, что я художник?
- Ну, будет скромничать. Кто же этого не знает? Вы рисуете замечательные картины.
- Вы что-нибудь помните из моих работ?
- В данный момент нет, - возразила Лора, - но если действительно понадобится, я вспомню. А вы забудьте Жанну. Вам нужна другая, которая больше бы удовлетворяла бы вашу, так сказать, душевному климату. А Гулечка, - просияла, расцвела тут моя собеседница, - Гулечка - это чудо, сказка, и вы со временем поймете ее, если будете бережны и терпеливы. Так позвать ее?
- И вы еще спрашиваете? После всего, что я от вас услышал?
- Августа! - крикнула Лора, распахивая дверь в коридор. - Иди сюда, родная, я все уладила и Трифон готов с тобой помириться.
Гулечка вошла с невозмутимой улыбкой, еще не остывшая от той красоты, которую я имел счастье созерцать несколько часов назад, во время нашей стычки в ванной.
- Это правда, Трифон? - спросила она.
- Это правда, Гулечка, я очень хочу с тобой помириться и чтоб мы наконец уехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102