Нежность охватила меня. Я взглянул на Гулечку новыми глазами и увидел, сколько всего трогательного таится под ее маской незадачливой насмешницы. Минуту назад она уверяла, что не желеет ни меня, ни себя, без жалости топчет ногами все то, что нас все еще в известной степени связывало, а сейчас я, неперекор всему, жалел ту жизнь в ней, о которой она и сама толком не знала, как ее прожить. Тронутый до глубины души и очарованный, я взволнованно зашептал:
- Не решай быстро и наобум, Гулечка, еще есть время, еще не поздно. Мне нужно бы вцепиться в тебя и не отпускать, хотя это выше сил, выше понимания... Знаешь, ты все-таки не торопись с решением.
- Конечно! - воскликнула она, обнимая меня и привлекая к себе. Хочешь, снова все будет так, как в ту ночь? Мне нетрудно, и от меня не убудет, а ты увидишь, что все хорошо и что так можно жить. Хочешь этого?
- Как не хотеть!
Не знаю, почему она вдруг прониклась ко мне отвращением. Наверное, ей послышался голос похоти в моем торопливом согласиии на ее новый каприз.
- Ты дым, - она встала, на парфюмерном лице брезгливое выражение, сквозь тебя проходят, а ты этого не замечаешь, ты коптишь небо, Нифонт... От тебя нет пользы, ты ничего не умеешь. Ты от злобы такой?
Я тоже встал.
- Я на тебя не злюсь.
- Какая разница, на кого ты злишься? Я же с тобой не от имени всего человечества говорю. Впрочем, если ты злой, то и мне перепадает. С тобой нельзя по-хорошему, с моим бывшим мужем, подонком, объясняться было легче, чем с тобой, ты все крутишь да темнишь. Все у тебя перекручено шиворот-навыворот.
- Мужская моя сила на месте, - ядовито возразил я.
- Не зли меня, не доводи до белого каления. Я могу поступить нехорошо, если ты выведешь меня из себя. Веди себя иначе. Я не говорю, что душа должна быть нараспашку, но все же надо быть как-то поближе людям, быть хоть немного как все, уважать людей, сочувствовать им... Ты обидишь, но тебя вдвойне обидят, против всех не попрешь, не забывай об этом.
- Я тебя пока еще ничем не обидел, - усмехнулся я.
- Как знать...
- Ты что-то замышляешь, Гулечка... подготавливаешь почву... а потом скажешь: я же предупреждала тебя! Но в таком случае я тебе заблаговременно... ну, чтобы потом не было всяких недоумений... забегая вперед говорю, что ты все равно еще меня полюбишь.
- Нет, такого не полюблю, - сказала она твердо и серьезно.
Я встал в очередной раз с бревна и засмеялся.
- Это закон, милая, и тебе не избежать.
- Такого закона нет. Ты лжешь. Берешь меня на фу-фу. Только я тебе без всяких забеганий хоть вперед, хоть вбок говорю, что силой ведь ты меня полюбить не заставишь.
- Засуетилась? Вот ты испугалась, Гулечка, а бояться не нужно. Я ни к чему силой тебя склонять не стану. Я сейчас говорю больше о том времени, когда ты все поймешь, вот тогда-то и начнется главное, и ты полюбишь меня по-настоящему. А пока... пока одно: не принимай скороспелых решений.
Она поспешила к выходу; я догнал ее.
- Позже мы еще поговорим, - сказал я. - Обещай, что приготовишься.
Гулечка посмотрела на меня тускло, невыразительно. Она думала о чем-то своем, торопясь избавиться от меня, но как только повернулась, чтобы бежать дальше, я нахраписто схватил в кулак ее играющие ягодицы.
- Ладно, я подумаю... приготовлюсь... - проговорила она, задумчиво и немножко сонно извиваясь от моей грубоватой ласки.
- Нет, - возразил я, - так не пойдет. Я не отпущу тебя, пока не скажешь, что больше не боишься меня. Успокойся сначала и меня успокой.
- Я не испугалась, Нифонт. - Гулечка изогнулась таким образом, чтобы дотянуться до меня, все державшего в кулаке ее несказанное седалище, и ее рука скользнула по моему плечу. - Тебе почудилось. Но не будь таким, как сейчас. Возьми себя в руки. Тогда мы сможем решить, как нам быть дальше.
Я и впрямь поверил, отпустил ее, и она ушла, улыбаясь, а когда я вошел в комнату, ее, однако, нигде не было. Странно! Она ведь устремилась в глубь дома. Я громко выкликнул ее имя. Лора с кровати, из кучи тряпья слабо протянула ко мне бледную руку, дрожащую в полутьме, и горестно прошептала: сейчас, сейчас, мне что-то неможется, но я отдохну немного, и все будет хорошо. Какие-то монашеского вида люди безмолвно и бесшумно сновали по дому, неизвестно откуда взявшись. Итальянский бедняк, преобразившись в чистое наваждение, устремлял на меня из угла мрачный взгляд.
----------------
Лору с супругом торжественно вывели во двор, где уже собрались все кавалеры и дамы, тотчас разразившиеся криками и рукоплесканиями. Бледное, слегка опухшее лицо Лоры искажала притворная улыбка, а итальянский бедняк шел опустив голову, как на казнь, но этот вид искусственной радости у женщины и неподдельного страдания у мужчины не остановил распалившуюся публику. Ее волю не сломила даже стоявшая над нами гнусная жара, и праздник продвигался в полном соответствии с неуемным темпераментом его вдохновителей. Вперед выступили горнист и барабанщик, и адские звуки, которые они с готовностью исторгли из своих ослепительно сверкавших инструментов, подняли в знойный воздух черную трескучую стаю ворон и заставили соседей в испуге выбежать из домов.
С особливым усердием трудились высокий, нарочито гладко причесанный парень, облаченный, невзирая на жару, в черную жилетку поверх белой рубахи, и выряженная чем-то вроде полупрозрачной воздушной пастушки девица, роскошных, кстати сказать, до некоторой даже тяжеловесности и излишества, телес. Они были запевалами импровизированного спектакля. Действовали же они строго и непреклонно, держались не без чопорности, и сама их серьезность была задумана, разумеется, весьма юмористическим эпизодом на фоне общего веселья и развязности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102