Она, видимо, и не предполагала, что между нами могут быть какие-либо другие отношения, кроме как общение на равных, в несколько даже развязном стиле, а если и чувствовала мое нынешнее сопротивление такому общению, если угадывала мое желание бросить моральный вызов ей и ее отцу, то, судя по всему, склонялась к готовности взять в ответ какой-то покровительственный тон. Оно и пусть бы, в конце концов мы были любовниками, еще вчера я жутко доверял ей, я был влюблен в нее, и мне случалось млеть перед нею, расслабляться и испытывать потребность отдаться ей во власть. Однако она обманула меня. И как любовник обманутый, я должен был вспомнить не только о своем человеческом достоинстве, попранном и взывающем к мщению, но и о своем возрасте.
- Никак не пойму, - заговорила она проникновенно, - что тебя беспокоит... что у меня есть любовник помимо тебя или что этот любовник мой папа? В какой роли ты выступаешь - оскорбленного жениха или возмущенного моралиста?
- Начнем с того, что этот любовник - твой отец...
- Нет, этим и закончим, - звонко перебила она. - В этом все, этим все объясняется. Мне всегда зрелые мужчины нравились больше всяких подростков и юношей, но одно это еще не толкнуло бы меня в объятия родителя...
- Он тебя заставил!
- Тебя интересуют подробности? Хочется знать, как мы сблизились или, если угодно, как он совратил меня? Нет, наверное, ты так любишь меня, что наслаждаешься даже мучениями, которые я тебе причиняю, и тебе нужно, чтобы я рассказывала, как бываю с другим, а у тебя при этом леденела кровь и сердечко сжималось от боли и безысходности. Но если ты готов принять нравственную или даже физическую смерть от моих рук, значит, я для тебя что-то побольше, чем глупая девчонка, которую соблазнил собственный отец и которая, в свою очередь, пытается обвести вокруг пальца тебя? Только я не буду делиться с тобой подробностями. Мой папа... поверишь ли, я люблю его и как виновника моих дней, и как любовника, и как героя моего романа...
- Какую же роль ты отводишь мне? - воскликнул я с тоской.
Она сказала внушительно:
- Тебе в действительности наплевать на мою с папой историю... на всякую там нравственность!.. ты хочешь воспользоваться фактом, докопаться до неких сокровенных тайн, добраться до последних пределов и восклицать: что есть зло? что есть добро? что есть истина? Но я не средство для достижения твоих целей. Я живой человек. И папа тоже. Знаешь, я скажу тебе так... будешь обличать меня с высоты своей безупречной морали, окажется, что по-человечески хорошо, по-настоящему тепло, сыто и светло там, где я, а не ты. Спустишься с небес и попробуешь втоптать меня в грязь, я окажусь в заоблачной выси, а ты в грязи. Так что лучше попытайся-ка быть таким, как я, одного поля со мной ягодой. Спрячься во мне, когда папа в очередной раз пожелает войти в меня, и кричи как зверь, нору которого охотники и собаки обложили со всех сторон, реви, плачь и скаль клыки, как раненый волк, потеряй голову от ужаса, отчаяния и злобы, вступи, наконец, в настоящую близость со мной.
Я внял ее метафорам и сказал:
- Ты полагаешь, я иду с тобой, говорю с тобой, а что там теснится вот под этим пальто, - я взял ее за пуговицу, подергал, - меня не интересует вовсе? Да я с ума схожу! Ты решила соблазнять меня тем, чем я и без того давно соблазнен. Я схожу с ума по твоему телу, Наташа. И уже поэтому ты для меня не глупая девчонка, и никакое не средство для достижение моих целей, а существо высшего порядка, весь Бог, вся природа, весь этот день и все это небо. Конечно, когда приходит минута отрезвления, а она всякий раз приходит неизбежно, вместе с ней возвращается и моя свобода, которой тебе вовек не победить. Прости, я говорю выспренне, и это глупо, но я говорю то, что думаю. И быть с тобой я хочу именно по-человечески, в человеческом тепле, и совсем не хочу втаптывать тебя в грязь. Праздник возможен, даже теперь. Но я слишком хорошо знаю жизнь и людей, чтобы хоть на миг поверить, что он будет длиться до бесконечности... Ну, что действительно возможно, так это потерять форму, но как раз этого я и не хочу, не хочу стать рыхлым, податливым, раствориться в какой-то теплой каше и жить, не понимая, что и почему со мной происходит...
- Своим настойчивым желанием узнать подробности ты унижаешь меня, проговорила Наташа, и ее лицо исказила страдальческая гримаса. - Тебе даже не важно знать, до каких пор я готова терпеть, ты очень разгорячился, дорогой... ты одурманен видениями, тебе кажется, что ты погружаешь нож в мою горячую, дымящуюся плоть и поворачиваешь, поворачиваешь его и слушаешь мои жалобные стоны. А в каком-то смысле так оно и есть... Но я тоже схожу с ума... Может быть, в отличие от тебя, я не так ясно представляю себе причину моего сумасшествия или, скажем, объект моего вожделения, но я не в себе, это уж как пить дать, а потому, милый, ради Бога, вот тебе и причины, и подробности, и толкования, вот я вся перед тобой, вывернутая наизнанку... я у твоих ног! Хочешь - убей меня. Другое дело папа, он у меня до некоторой степени в руках, потому что я всегда вправе сказать ему: грех не в нашем кровосмешении, грех в том, что ты словно лишь для того взрастил меня, чтобы воспользоваться мной как женщиной, и за это я всегда буду с тебя взыскивать, сколь бы ни был ты мне дорог и люб, мой бесценный родитель и мужчина. Как мужчина, Сашенька, он неизмеримо выше тебя, можешь поверить мне на слово. Но ты свободен, а он нет, ты можешь убить меня, он - нет. Зачем он нужен будет мне, когда одряхлеет и от его мужских достоинств не останется ничего, кроме приятных воспоминаний? Если говорить честно, я попросту убиваю его своей молодостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82