И сейчас ведь был один из таких тупиков, а он, философ, вовсе не горевал и не отчаивался, напротив, совсем не плохо себя чувствовал, попивая вино на отрытой террасе и следя за происходящим в чужом и не безразличном ему городе с высоты второго этажа.
- А мне бы хотелось быть нужной... быть полезной... - сказала Дарья, стесняясь волнения своих умных и теплых слов. - Помочь людям, принести им пользу... Люди нуждаются... А ты полезен? - вдруг спросила она Остромыслова, в упор глядя на него. - Я многое пережила в лесу, о многом передумала. Это так укрепляет... Начинаешь понимать, как часто людям нужна помощь... и что только человек способен ее оказать.
У нее были другие настроения, не то что у Остромыслова. Но в трудный час нас поведет Остромыслов, а не она. Я облизнул губы и коварно усмехнулся, не спуская глаз с тоненькой шеи Дарьи, столбиком торчавшей над черным блестящим воротником ее куртки. Как мила была девушка, как полезен был ее вид для утомленных и разочарованных глаз, как освежающе и бодряще действовал на изможденных путников, как воспламенял их угасшее было воображение! Остромыслов, восхищенный красотой девушки, положил руку мне на плечо и сказал, глядя куда-то поверх меня:
- Богиня так задурила голову богу, что даже вышла из нее. Вот это номер! Женщины знают, что делают.
- Но первая женщина ограничилась всего лишь ребром мужчины, - возразил я.
Остромыслов покачал головой, не соглашаясь со мной, и убрал с моего плеча руку.
- Когда им надо, - сказал он нравоучительным тоном, - они умеют изобразить неведение и невинность - мол, находятся в начале пути и им еще только предстоит взять свое.
- Взять от мира или от мужчины?
- Мир и есть мужчина, - изрек философ.
- А как же Бог?
- Бог дает лишь то, что затем в полном объеме отнимает. Женщина действует иначе. Она отнимает все, притворяясь при этом, будто отдает себя без остатка.
-----------
Поучения философа были на редкость хороши. И мои возражения, если следует называть то, что я говорил, этим словом, тоже кое-чего стоили, вовсе не уступая по силе остромысловским изречениям, но я все же предпочитал смотреть его глазами на происходящее внизу, в моем родном городе. Я лишился дома, жены, рукописей, документов, шансов на получение наследства, но не чувствовал себя отверженным, судьба Верхова вовсе не сталкивала меня на обочину дороги, не обрекала на бессмысленное и гибельное изгойство. И в этом я видел залог скорого возвращения к покою, к стабильности, залог будущего процветания города, уже никак не сопряженного с "растительными" экспериментами его отцов. Но не пора ли сказать несколько слов о том, что последовало в истории Верхова за пожаром, начавшимся в доме убитой продавщицы и перекинувшимся на неказистые домишки нижней части? Нижний Верхов почти весь выгорел, - как метались люди между языками пламени, негодуя, ужасаясь, плача, заламывая руки, трубя о горьком прощании с прошлым, вынашивая семя бунта! - не пощадил огонь и роскошный особняк нашего прославленного журналиста. Масягин-старший, забытый сыном, не растерялся и, взглянув на разливающуюся по земле геенну огненную, насупился с доблестью, о которой не скажешь, что она достойна лучшего применения. Скорбный головой отставник, внештатно воюющий полководец, он в замызганных кальсонах и с обнаженным неприглядным торсом вышел из дома, где уже горели занавески и глумливо потрескивала краска на мебели, и принялся руководить огромной армией пожарных, к чести которой надо заметить, что она без ропота, добровольно, даже доброжелательно и в полном составе поступила под его начало. Правда, эту армию видел один лишь самозванный воитель, складывавший руки у рта рупором и издававший звуки походной трубы, но тем легче было ему направлять ее на самые трудные участки образовавшегося фронта, тем проще было старику бросать отряды бойцов туда, откуда еще никто не возвращался. А ведь это был настоящий ад! Горело все вокруг, и пламя лизало даже небо. Послав своих неустрашимых воинов навстречу верной гибели, и сам полковник поспешил в огонь, чтобы сделать то, что не под силу было даже его парням. Шел он как бы танцуя, и это не удивительно, если принять во внимание, с какой жаровней приходилось вступать в соприкосновение его босым ступням; но по дороге его перехватили настоящие пожарники. Отвлекшись от своей благородной миссии, укротители огня долго тискали, мяли, скрючивали, сворачивали и даже били старика, который вырывался от них, всей душой разжимая последние объятия разума и наперекор всему поспешая на исполнение задуманного им подвига.
------------
Как быть? как жить? - эти вопросы задавали себе на рассвете не только погорельцы, подсчитывавшие понесенные ими убытки, но и все те горожане, чьи сердца еще не истощились и не остыли для гражданственности. Образовался передовой отряд мощных, не погоревших хозяев, выдвинувших лозунг: погорельцем можешь ты не быть, но гражданином быть обязан! Идейную и словно бы поэтическую чистоту порыва не замутили ни громкая отрыжка, естественная для плотно позавтракавших людей, ни даже присовокупление к их организованному и дисциплинированному движению столь сомнительных элементов, как не сподобившиеся масштабности хозяйчики, юркие подкулачники, вонючие бродяги, разношерстные люмпены, мелкие лавочники с их мелкобуржуазным интересом и всякие легкомысленные дамы. Примкнул и профессорский корпус, ибо осознал историческую правоту крупных хозяев, желавших убрать несостоятельного Логоса Петровича и поставить у кормила власти своего человека. Вознеся в воздух сжатые кулаки, отряд направился к мэрии поискать виновника подмены, в результате которой народ вместо хлеба и зрелищ имел заполонившие город бесплодные корни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111