Но это человек упрямый, он даже дурак. Он гнул свое. И потом вдруг раскрылся: он, мол, уже воспринимает веру как свое кровное дело, но еще не вполне, и нужно ему на этом пути как-то продвинуться. Понимаешь, какая штука? Он как будто и не верует, но и без веры ему словно бы уже не обойтись. Мир его не устраивает. В миру он даже, можно сказать, больше не в состоянии по-настоящему находится, невыносимо это для него стало, и тянет его к храмам, к монастырям, к монахам даже. Я был изумлен и раздосадован, видя этакого мирского инока. Во-первых, почему и для чего он сказал это мне? Кто я ему? Духовник? Наставник? Советчик? Во-вторых, вопрос о литературе, которую рискуешь потерять, если вздумал не шутя вступить в ограду монастыря. Я хотел прежде всего сберечь его для литературы. Оказалось же, что он, конечно, еще отнюдь не воцерковился и вряд ли по-настоящему когда-нибудь воцерковится, но с литературой он на данном этапе покончил и вполне вероятно, что никогда к ней не вернется. Ну, милый мой, были же и святители, писавшие пьесы и как бы даже повестушки. Что ж ты сразу ударяешься в самую темень! Светлые умы случались среди архиепископов, архимандритов, среди иерархов разных. Разумеется, таковых были единицы и они были исключениями, и что до попов, то в массе своей они всегда были ужасно невежественны и грубы. Они способны устроить такое иго, что и татарское покажется чем-то вроде комической ситуации, когда твой собственный ребенок, дитя, забирает над тобой власть.
Он долго и терпеливо перечислял мне иерархов, которые создали храмы и монастыри, выдающиеся памятники письменности или в грозную годину спасли отечество. Я слушал, не понимая, куда он клонит. Наконец обнаружилось, что он хочет найти себе в наставники или хотя бы в собеседники для начала какого-нибудь образованного, мудрого иерарха и надеется в этом вопросе на мою помощь. Опять же странность, что он обратился с этим ко мне, но я тут же решил ею воспользоваться. Как же! Известен мне отличный монастырь в дремучем лесу, на холме, скромный на вид, но могущественный по духу, ибо в нем затворился мудрец из мудрецов, светило ума и всевозможных талантов. Так подвернулась мне сказка, и я стал ее разрабатывать. А если мудрец, рассказывал я моему доверчивому приятелю, съехал куда, или не принимает, или помер, не беда, ты там запросто и других сыщешь в достаточном количестве. Он загорелся, вызнал у меня адрес и поехал прямиком в мою небылицу. А путь не близкий.
Теперь представим себе, как он, сойдя с поезда, блуждал по дремучему лесу, искал тот холм, и как он, наконец, отворил разбитые, исковерканные, скрипучие ворота, прошел мимо полуразрушенной церкви над заколоченным входом, увидел руины, заросший травой двор.
- Ты указал ему на заброшенный монастырь? - вскрикнул Лоскутников возбужденно. Уяснив что-то для себя в Чулихине, он был и вообще потрясен мыслью, что кто-то, кроме князя тьмы и его подручных, способен обмануть и обидеть изнуренного пытливостью человека. Не просто щелкнуть в нос, а накинуть тонкую сеть изощренного обмана.
Чулихин сказал с усмешкой:
- Монастырь снова обитаем и восстанавливается. Наш паломник увидел свежий крест на куполе церкви и пометины ремонта, уже как бы ухоженные аллейки в траве и кое-где клумбы с цветочками. Но пока никого из живых. Ему стыдно, что у него, ступающего горой плоти, скрипят ботинки, нарушая благостную тишину обители. Он прошел к лучше других сохранившемуся зданию и позвонил в дверь. Выходит старушка в монашеском одеянии. Мне мудреца, просится паломник. Его не понимают. Между морщинами на лице старушки сгорает мох, символизируя недоумение. Повторите, повторите, что вы такое сказали? шепчет она. Хоть какого-нибудь мудрого и опытного подайте! - стал Чулихин в лицах изображать известную ему понаслышке сценку. - Да что вы, кормилец, какие ж у нас тут мудрецы, - пищал Чулихин, - мы тут бабы, и монастырь у нас женский, мы тихие и скромные невесты Христа и труженицы во славу Божью. - Выпил рассказчик и сказал торжественно: - Паломник начинает сознавать свою ошибку. Не сразу, трудно до него доходит, что это не его ошибка, а что он обманут и направлен на ложный путь. Что делать? На баб у него никаких надежд не появляется, у них он искать откровения не склонен. Понурившись, он уходит.
- Зачем ты это сделал? - спросил Лоскутников.
- Ну, во-первых, я внес сатирическую струю, немножко разрядил атмосферу, а то мой друг слишком уж напрягался, и со стороны это выглядело даже по-детски. Затем, я это самое его напряжение хотел и поддержать, только особым образом, понимаешь? Я заставил его преодолеть немалое расстояние, попотеть в блужданиях, с трепетом приблизиться к заветной цели и наконец осознать, что он совершил досадный промах. Я наделся, что в этом трудном и в конечном счете обманном пути он будет думать не только о Боге и о том, что Бог испытывает его, но и о своей действительной жизни и в конце концов у него все же мелькнет мысль: да почему же все это не описать в дельной, умной, сильной книжке?
- И этот человек, вернувшись, не сказал тебе, что ты оскорбил его?
- Вот еще! Зачем? Он же не простец какой-нибудь. Это очень занятная и глубокая личность. Походи с ним. Он, между прочим, после того моего обмана отчасти вернулся к литературе.
Лоскутников промелькнувшее у собеседника предложение переиначил для себя в какую-то грандиозную возможность и сказал, с важной выразительностью оттопырив губу:
- Как же это мне с ним ходить, как ты это себе представляешь?
- Будьте вдвоем. Обменивайтесь мыслями, идеями и даже страстями.
- А ты будешь строить свои ковы, свои лукавства, и мы будем как дурачки болтаться у тебя на ниточке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55