Неизвестно на что рассчитывали фашисты выложив убитых детишек неровной цепочкой вдоль дороги, возможно устрашить, может запугать, унизить. Немцы доигрались и получили сполна, долго еще дивизия не брала пленных, долго материли штабисты разведчиков приносивших документы, карты, оружие, но не приводивших желанных языков. Живые немцы появились только после естественной на войне ротации личного состава, когда убыли по смерти или ранению люди, прошедшие траурным маршем сквозь обезлюдевшее мертвое сельцо.
Дивизия редела, выводилась на переформирование, вновь поднималась по тревоге и уходила в бой. Менялись противостоящие ей противники, разнящиеся упорностью обороны, умением воевать, свирепостью, готовностью биться до последнего. Потрепанных в боях эссесовцев сменяли в обороне полки вермахта, тех румыны, венгры, вновь немцы. Подходил срок, дыры в боевых порядках затыкались ошметками экзотических иностранных легионов, украинцами из СС Галичины, прибалтами с черепами и молниями на черных петлицах ВафенСС. Иногда на другой стороне слышалась русская речь и власовцы в серых мундирах, но с нашивками РОА на рукавах дорого продавали свои никчемные жизни, не ожидая и не прося пощады, схлестываясь грудь в грудь, не сдаваясь в плен и не отходя на поджидающие сзади пулеметы зондеркоманд. Эти схватки оказывались самыми кровавыми и беспощадными, но война перешла свой кровавый водораздел, после Курска наступил перелом и конец сражений теперь всегда был одинаковый - противник откатывался на запад теряя танки, технику, оставляя по пути незарытые разноплеменные трупы, бросая впопыхах награбленное, разрушая дороги, сжигая деревни и взрывая мосты.
Возле венгерского озера Балатон, в ненастную круговерть, когда собранные в кулак тяжелые Тигры и Пантеры эссесманов в очередной раз попробывали переломить ход войны, полк временно попал в котел.
Пушки Владика, под мат батарейцев затащенные через проломы в стене на первый этаж брошенного графского поместья до последнего снаряда сдерживали бронированные чудища. Те снаряды, что легко дырявили средние танки под Сталинградом, Харьковом, в мамалыжных полях Румынии не брали лобовую броню новых монстров, только борт, да и тот не всегда. Наводчики били по гусеницам, разбивали ленивцы, траки, заставляли серые, крестоносные громадины разворачиваться со скрипом и лязгом на распущенных по земле железных лентах.
Бронированные гиганты не желали умирать, их белобрысые, полные молодого задора экипажи арийских сверхчеловеков не смирялись с поражением, верили в фюрера, Фатерланд и великий тысячелетний Рейх. Сталь гудела и сыпала искрами, но даже остановленные, подбитые, тлеющие машины полыхали сквозь серые вихри непогоды огнем мощных длинноствольных восьмидесятивосьми миллиметровых орудий. За танками густо шла эссесовская пехота, падала пробитая осколками и пулями, снова поднималась подпитанная задними шеренгами и перла, перла на зажатый с трех сторон обескровленный полк.
Ударом танковой болванки снесло щит последнего способного стрелять орудия, раскидало по сторонам раненых и контуженых номеров рассчета. Связь со штабом пока держалась, и оттуда пришел приказ уводить оставшихся людей и тягачи. Заканчивался сорок четвертый год и орудий в запасе стало больше чем артиллеристов способных из них стрелять.
Комбат собрал батарейцев и вынося ранненых батарея отошла задворками имения к оставленным в тылу автомашинам. Артиллерия давно уже рассталась к конской тягой, и пушки возили мощные американские студебеккеры. Одну за другой Владик загружал и отправлял сквозь сужающееся горло котла машины с ранеными. Не только своими, но и подносимыми, подходящими, сползающимися из боевых порядков пехоты. Уцелевшие бойцы огневых взводов, разведчики, управленцы занималии позиции вокруг машин, готовые вступить в бой и прикрыть эвакуацию раненных. Закончив погрузку Владик дал команду грузиться бойцам оцепления, отправил предпоследнюю машину и остался вдвоём с водителем последнего, лишившегося пушки тягача. Осмотрелся еще раз, убидился что никого не забыли и заскочил в кабину.
Машина уже разгонялась, когда наперерез выскочили, отчаянно размахивая автоматами человек десять пехотинцев. Новые топорщащиеся серые шинели, чистые шапки, необмятые погоны. Последнее, пришедшее перед самыми боями пополнение, мобилизованное в Западной Украине. Ошалелые, перепуганные, умоляющие глаза... Тащат схватившись за полы шинели стонущего раненного, бледного, с запрокинутой стриженной головой, а сзади надвигаются, трощат постройки, прут не разбирая пути танки.
Владик понял, что это уже не бойцы и толку от необстрелянных, перепуганных новобранцев мало. Выпрыгнул из кабины и помог посадить на кожанное сидение, в тепло раненного. Остальные запрыгнули в кузов. Рядом заурчала, ударила в землю, срекошетила здоровенная болванка немецкого танкового орудия. С боеприпасами у немцев стало не густо и стреляли тем, что попадалось под руку. Водитель, высунувшись по пояс из кабины отчаянно махал командиру рукой.
- Трогай, я в кузов с бойцами! - Заорал, перекрикивая грохот боя комбат.
Студебеккер дернулся и пошел, постепенно набирая скорость. Владик кинулся к заднему борту, закинул руки и начал подтягиваться, ожидая помощи и поддержки от спасенных им людей. Напрасно, те сгрудились возле кабины и совсем не спешили на подмогу.
- Совсем охренели от страху, - подумал старлей. Неожиданно острая боль пронзила запястье и теплая кровь полилилась в рукав гимнастерки. Владик повернул голову и неповерил своим глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56