Один танк неожиданно накренился и косо съехал кормой вперед в незамеченный погреб или недостроенный подвал. Над поверхностью осталась только нелепо задранная в небо пушка, часть башни и корпуса. Экипаж сначала газовал, пытаясь выскочить из ловушки, скрежетал где-то внизу, под землей, гусеницами, но затем прекратил это бесполезное занятие и танк затих, затаился оставшись в одиночестве на середине нейтральной, разделяющей врагов полосы. Остальные участвовавшие в атаке танки отошли, скрылись среди своих, и над полем боя установилась относительная, по сталинградским меркам, тишина. Батарея не могла расстрелять засевший в ловушке танк из-за малоразмерности оставшегося на поверхности силуэта. Немцы, в свою очередь не могли вытащить танк опосаясь огня советских орудий. Экипаж не высовывал носа, считая себя в относительной безопастности и ожидал захода солнца и прихода помощи. ... Не дождались.
Минут через пять из русской части развалин вышел неторопливой походкой морячок. Где уж раздобыл он наглаженные клеши, бушлатик, голубой воротник-гюйст, бескозырку с лентами - осталось тайной, но шел он к немецкому танку неторопясь морской, вразвалочку походкой, без автомата, лишь с небрежно перекинутым через плечо тощим сидором.
Немцы не углядели в странном пешеходе особой опасности для своих танкистов и не стреляли, возможно не желая вызвать ответный огонь русских, способный ухудшить положение попавших в беду комрадов, а может считая морячка своего рода парламентером.
Матросик взобрался на башню, стукнул пару раз каблуком начищенного ботинка в крепко задраенный люк. Сидящие внутри танкисты выматерили его по немецки, он благосклонно выслушал и удовлетворенно кивнул головой. Отвечать правда не стал, неторопясь развязал сидор, распустил его брезентовое горло и по одной вытянул три темного стекла закупоренные бутыли. Продемонстрировал их наблюдающим в бинокли и стереотрубы немцам, поставил рядом с собой на броню башни.
Не первый день воевавшие люди по обе стороны нейтралки знали, что в бутылях не пиво, не шампанское, не самогон, а коктейль Молотова и стрелять по морячку нельзя. Шальная пуля попав в бутылку спалит содержимым не только его, но и танк, и запертый под броней экипаж. Все ждали дальнейшего развития событий. Одни с ужасом, другие с нетерпеливой радостью за своего лихого маримана. Платя немцам унижением за отступление до Волги, за потопленные корабли, сданные Севастополь, Одессу, Лиепаю, за Таллинский кровавый переход и осажденный блокадный умирающий от голода Ленинград.
Морячок зажал в зубах ленточки бескозырки, отстегнул клапан черных клешей, спустил их, развернувшись голым задом к врагам и стеснительно прикрывая срам от своих навалил на поверженный танк кучу накопленного по счастливому случаю, нерастраченного зря, парящего в холодном воздухе горячего флотского дерьма. Окончив процесс, достал из заветного сидора самопальный, от руки набросанный углем на белом листке портретик великого фюрера, продемонстрировал всем присутствующим и под апплодисменты корешей тщательно вытерев зад, причмокнул плакатик на броню. Натянул брюки, пристегнул клапан, оправил бушлатик, спрыгнул вниз, откатился немного от танка и зло, резко, нервно матерясь шпульнул последнюю добытую из мешка бутыль в башню.
Веселое пламя растеклось ручейками по броне, затекло в смотровые щели, достигло стоящих бутылок. Те хрумко лопнули, добавив огонька и через мгновение на месте боевой машины полыхал костер, из которого неслись отчаянные, жалкие вопли сгорающих заживо людей.
Немцы открыли ураганный огонь и пошли в атаку. Бой длился остаток дня и всю ночь. На следующее утро во время очередного налета пикировщиков бомба завалила Владика вместе со связным и телефонистом на наблюдательном пункте батареи. Живым откапали только его одного и вместе с ранеными моряками вывезли в минуту затишья всё на той же орудийной запряжке к обрывистому берегу Волги.
Тяжело контуженный, без сознания он попал в заволжский госпиталь и проволялся изредка приходя в себя до самого момента завершения Сталинградской битвы, а едва оправившись от контузии вновь свалился с сыпным тифом занесенным в те края завшивленным пленным воинством фельдмаршала Паулюса.
Только через три месяца, уже в давно тыловом городе, строгая Военная медкомиссия щупала его, тыкала пальцами в исхудавшее тело, выслушивала стетоскопами, качала умными головами, совещалась и в результате выдала старшему лейтенанту инвалидность. Владик отдал честь,четко повернулся на каблуке и вышел в коридор, только там зло выматерился, выкинул заветную для многих других бумагу означающую спокойную тыловую жизнь в заполненную комками окровавленных тампонов госпитальную мусорку и самостоятельно двинулся на поиски ушедшего вперед полка.
Война гремела по всему огромному пространству планеты, и в этой кровавой игре нашлось место для еще одного участника, решившего вновь испытать неверную военную судьбу и небрежно бросить на кон единственную принимаемую зловещим крупье ставку. В полку не удивились появлению комбата, не стали вникать в причины отсутствия формального предписания и документов из госпиталя. Пришел и пришел. Значит так тому и быть, может человеку и идти больше уже совсем некуда.
Владик вновь принял батарею на Украине и пошел с ней дальше по непредсказуемым дорогам войны. Вместе с полком он медленно проходил, обнажив голову мимо сельской, покосившейся, бедной, невидной церквушки где немцы из дивизии СС растреляли за какие-то неведомые прегрешения сельскую школу вместе с седеньким учителем в тусклом, потертом пиджачке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56