Изредка, на взмыленных конях, проносились офицеры связи и подгоняли, торопили командира дивизиона, от имени командования фронта требовали, приказывали ускорить движение. Полковник устало расписывался на очередном пакете, передавал по батареям приказ подтянуться, повысить темп. Ненадолго это действовало и одинокая колонна убыстряла свой нескончаемый марш. Очередной посыльный убеждался в выпонении приказа и исчезал в мареве дня.
Стояли вдоль дороги поля пшеницы давно перестоявшей все сроки жатвы, но не тарахтели ушедшие на войну вместе с трактористами и комбайнерами трактора, не тянулись за жатками валки сена. Зерно медленно осыпалось на сухую землю из колышимых ветром стеблей на радость и прокорм бесчисленно расплодившихся в ту осень хомяков, сусликов и полевок, еще не знающих, что на следующий год и для них настанет мор и бескормица.
Усталые, идущие без привала люди не выдерживали долго принятого темпа и постепенно скорость вновь падала до прежней. Снова уныло колыхались в замедленном ритме выбоин дороги стволы пушек, замещали одна другую спицы колес, переставлялись натруженные ноги.
Прибитая за ночь влагой пыль поднималась и уже клубилась над колонной, облепляя потные лица зудящей жесткой гипсовой маской, лезла в нос и рот, уши, от неё слезились глаза и свербела кожа под пилоткой. У полковника имелся приказ идти не останавливаясь, без привала, но дивизион не укладывался в жесткий, расчитанный на механизированный марш график движения разработанный в штабе, и безнадежно опаздывал с выходом на заданный рубеж обороны.
У курсантов не оставалось сил двигаться, а у командования фронта не имелось войск оборонять неожиданно оголенный город от наступающих немцев. Дивизион училища, неслаженный, не произведший еще ни одной настоящей боевой стрельбы являлся в тот день единственной призрачной надеждой если не остановить, то по крайней мере задержать рвущегося в прорыв врага. В те летние дни счет шел на отдельные танки, самолеты, роты, орудия собираемые по крохам, и само словосочетание полнокровный артиллерийский дивизион звучало весьма обнадеживающе.
Очередной офицер связи внес новые коррективы в маршрут, обозначив рубеж обороны ещё ближе к Харькову. Колонна повернула и к исходу дня наконец вышла к маленькому хуторку на пригорке, прикрываемому с тыла леском. От высотки с десятком крытых соломой хат открывался вид на развилок шоссейной и проселочной дорог, железнодорожный перегон с переездом и будкой обходчика, поля, пересеченные оврагами.
Курсанты повалились на траву, но не менее измученные командиры заставили подняться, скинуть скатки, составить в козлы винтовки и приняться за оборудование огневых позиций. Возчики с обозных телег притащили лопаты, кирки и ломы. Усталые руки вчерашних школьников дрожали и отказывали повиноваться, рукоятки выскальзывали из мокрых от пота и кровавых мозолей ладоней, но звучал приказ и люди работали, в полузабытьи, механически взмахивая кирками, долбя землю ломами, выбрасывая лопатами жирную черную землю. Выкопав окопы и оборудовав огневые позиции, батарейцы установили в ариллерийских двориках пушки, затащили боеприпасы в укрытия.
Только поздно ночью разнесли по взводам хлеб и горячую кашу с вкраплениями волокон тушенки. Через силу, в полусне, медленно двигая челюстями парни осилили порции и завернувшись в шинели устроились спать в свежеотрытых окопчиках. Бодрствовали только дежурный командир и выставленные часовые из повозочных и ездовых, проведших весь марш не на своих двоих, а на облучках телег и орудийных передках. Усатые дядьки давно забывшие службу и не бравшие в руки винтовок со времен империалистической расселись не особо прячась по краям орудийных двориков, натянули поглубже пилотки, затянули шинели ремнями и принялись сторожить повалом спавшую молодежь.
С утра под пересвист жаворонков и другой сельской пичуги курсанты едва раздирая слипающиеся веки, понукаемые отделенными побежали к колодцу ополоснуться, а оттуда с котелками к кухням за все той же кашей, хлебом и чаем. После еды номера расчетов протерли ветошью и выложили из передков возле орудий позиции огневые припасы для первых залпов, отдельно осколочно-фугасные, шрапнель, картечь. Телефонисты разматывали катушки тяжелого жесткого провода и подсоединяли его к клемам допотопных полевых аппаратов в деревянных зеленых ящиках. Вскоре все батареи оказались соединены между собой телефонной связью, но самое печальное - отсутствовала связь с командованием. Не оказалось на месте ни обещанных войск прикрытия, ни так надоедавших еще вчера и напрасно ожидаемых сегодня, посыльных с приказами. Не было пока видно и немцев. Мирный день начинался в хуторе петушиным ором и скрипом колодезного журавля.
- Что же нам делать? Самим Уходить? Скотину в лес гнать? Майно ховать?- Ходил за хмурым полковником пожилой колхозный бригадир неожиданно для себя оказавшийся главным среди хуторского женского населения. Бабы стояли за жердяными тынами и следили из под белых хустынок за переговорами, решающими в конечном счете судьбу их детей, жилищ, небогатого майна, скотины и прочих составляющих сельской мирной жизни.
- Ну не знаю я, не знаю... Приказ есть приказ и место вполне ясно обозначено - окраина хутора. А будет бой, не будет, как я могу предположить не имея данных о противнике. Может через десять минут прийдет приказание сворачиваться и идти дальше.... - Вяло отговаривался полковник.
- А может через пятнадцать немец подопрет... - продолжил за него бригадир. Пушки ваши стрелять начнут и немцы пожгут усё, людей повбывают, хаты порушат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56