- Причитала старушка. Ругала девицу, но как-то совсем не злобно, скорее по обязанности, а все ее слова относились скорее к нам, невольным свидетелям происшедшего, чем к самой виновнице, успевшей благополучно удрать с места преступления. Душа очищалась, опеленутая свежестью утра, слетала с неё короста и нагар последних лет... Вокруг стояли зеленой завесой на голубом фоне неба дремучие леса, пережившие на своем веку и татар и немцев, и белых, и красных, и коричневых, оставшихся, благодаря Пушкину, и сегодня не тронутыми. Легкий Гений поэзии витал в этих местах, охраняя древнего Гения Леса, его вафнов, фей, нимф и эльфов, пляшущих под сочными яркими листьями среди укрывающей их с головой от нескромных взглядов упругой, крепкой травы. Стояли востановленные старательными добрыми руками усадьбы, синели словно глаза северных красавиц среди русых кос полей ржи озера и речушки. Вздымались в небо сказочные купола старого монастыря, непрерываемой цепочкой шли в просветленном молчании люди со всей страны, впитывая в себя нечто необъяснимо прекрасное, делающее душу чище, радостнее. Надышавшиеся сладким, напоенным запахами лугов и дубрав воздухом, просветленные, счастливые двинулись мы к Ленинграду. Вечер застал волжанку на подъезде к Пушкино, возле местного пьяно гудящего ресторана. Продуктовые запасы экспедиции подошли к концу, подъедены до чиста. Только Димкиного леща, так удачно заброшенного в багажник, мы не нашли, хотя честно искали на каждой остановке, вновь и вновь перерывая содержимое, под занудное бурчание Димыча. Ресторан оказался очень кстати. Грозный страж дверей довольно долго отказывался наладить с нами дружеские отношения, не желал впустить двух голодных, одетых далеко не во фраки людей в зал. На сигнал синенького скромного платочка он только презрительно скривил губы, при появление красненького - пожал плечами, но сиреневый четвертачок заставил его утвердительно закивать головой, смотаться в зал, уладить вопросы с официанткой и приоткрыть дверь ровно настолько, чтобы два мускулистых тела смогли проскользнуть в образовавшуюся щель. В ресторане гуляла комсомольская братва. Об этом нам нашептал подмазанный швейцар. Посадив нас за угловой, затененный столик, официантка в свою очередь, тоже почему-то трагическим шепотом, поросила ничему не удивляться и вести себя потише. Наше появление в очаге беспробудного веселья явилось всего лишь гласом голодного желудка. Встревать в авантюрные приключения абсолютно не тянуло по многим причинам. Возрастным в частности. Мы уже переросли рубеж постоянно чешущихся кулаков. Да и положение обязывало. Кроме того, души за последнее время настолько переполнелись положительными эмоциями, добром и радостью, что о боевых приключениях и думать не хотелось. Заказав скромный, но плотный ужин, огляделись. Оркестр гремел во всю мощь беспрерывное поппурри из комсомольских, военных, патриотических и, официально обласканных, популярных песен. На сцене певец в концертном костюме с бабочкой и лощеными обшлагами сменял женщину в белом платье оперной дивы. Пели они, надо отдать должное, превосходно, на полном серьезе, честно и профессионально работали. Видимо за приличный гонорар. Оркестр разительно отличался от обычного шабашного ресторанного джаза, а певцы от нормальных лабухов. Этакий симфоджаз Лундстрема неполного состава. Публика в зале поражала унифицированностью одежд и поведения. Молодые и не очень ребята с аккуратными стрижками, в темных, максимум серых, костюмчиках с неприменными комсомольскими значками, аллеющими на лацканах пиджачков, в светлых рубашках и при темных галстуках. Девицы - строгий до колена темный низ, светлый верх, с ярким, под стать губам значком. На первый взгляд все казалось отменно благополучным. Но очень скоро стало ясно, что присутствующая публика пьяна. Вся. Без исключения. В дупель. Трезвыми оставались лишь певцы, музыканты, обслуга и мы с Димычем. Под Бригантину, Гренаду, Каховку молодые львы умудрялись откалывать этакие коленца и па рока, которые и трезвому-то далеко не всякому по плечу. Крепкие, распаренные ребятишки швыряли визжащих дамочек к потолку, те орали и пищали перекрывая иногда рулады певцов. Их ловили и не давая опомниться крутили, протаскивали под ногами, переворачивали. Белые рубахи с темными пятнами пота, выбивались из брюк, юбок, торчали из под пиджаков. Галстуки болтались где-то за плечами, на боку, на спине. Растрепанные прически комсомолок с торчащими шпильками разваливались, мели пол, кружились темными ореолами вокруг голов. Под действием винных паров некоторые не выдерживали ритма и валились на пол, их дружно, совместными усилиями, ставили на ноги и сумасшедшая пляска продолжалась. Почти все курили и искры от задеваемых локтями сигарет сыпались вокруг, проинизывая сизый от дыма воздух наподобии бенгальских огней. Случалось особо удачно выбитая сигарета залетала даме за пазуху и публика оглашала зал дружным радостным ревом. Сразу несколько алчущих рук лезли в заветные места избавлять визжащую страдалицу от горяченького . С нее практически срывали блузку. Потные руки мяли и рвали белье, жали под визги и хриплые охи грудь. Мы старались не особо обращать внимание на эту братию. - Слушай! - Вдруг горячим дыханием обдал мое ухо Димыч. - Эти блядешки все как одна без исподнего! Присмотрелся. Точно. Когда ту или иную дивицу подхватывали, переворачивали, бросали мелькали темные, с розовыми глазками, треугольники на фоне ослепительно белых ляжек. Одна пара приблизилась к столику. Парень шел с прилипшей к лицу, навеки застывшей приторной улыбкой и мутным взглядом бесцветных под белесыми ресничками глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112