Кобылы, жеребята и жеребчики – все выбежали за ними следом.
Том вернулся и снова двинулся назад вдоль стенки, обходя дерущихся жеребцов. Грейс понимала, что он делает так, чтобы те не приблизились к ней. Остановившись примерно на том же месте, что и прежде, он ободряюще крикнул:
– Стой, где стоишь, Грейс. Не двигайся, и все будет хорошо.
И без всякой тени страха направился к месту схватки. Грейс видела, что губы его шевелятся, но из-за крика коней не могла разобрать слов. Может, он говорил сам с собой, а может, и вообще ничего не говорил.
Том шел, не останавливаясь, жеребцы заметили его, только когда он был совсем рядом. Грейс видела, как он берет в руки поводья Пилигрима. Твердой рукой, без всяких лишних движений, он заставил коня опустить передние ноги на землю и отвел его от жеребца. Затем сильно хлопнул Пилигрима по заду, подтолкнул к выходу из провала.
И тут разъяренный мустанг переключился на Тома…
Картина того, что случилось потом, будет стоять перед глазами Грейс до конца ее дней. Но она так никогда и не поймет до конца, что произошло на самом деле.
Жеребец закрутился на месте, вскидывая голову и взбивая копытами облака пыли и каменной крошки. Теперь, когда он остался один, его злобное фырканье разносилось по всей пещере, и фырканье становилось все более гулким и громким. Казалось, он не знал, как отплатить человеку, бесстрашно бросившему ему вызов.
Тому ничего не стоило отступить. Два-три шага – и он находился бы вне опасности. Жеребец дал бы ему уйти, как дал уйти Пилигриму и своему семейству. Но Том сделал шаг вперед.
Он не мог не знать, как на это отреагирует мустанг… Жеребец с пронзительным ржанием взвился на дыбы. И даже в этот момент Том мог увернуться от удара. Грейс не раз видела, как ловко уклонялся он от копыт Пилигрима, спасая свою жизнь. Он всегда знал, куда именно опустится копыто, какой мускул при этом напряжет конь, знал раньше, чем само животное. Но сейчас Том даже не попытался уклониться – он, не дрогнув, еще раз шагнул вперед.
Грейс не все могла разглядеть сквозь густую пыль, но ей показалось, что Том еле заметным жестом приоткрыл руки, показав жеребцу ладони. Словно что-то предлагал. Возможно, это было просто проявлением дружеских чувств, и он предлагал коню мир. Но у Грейс тогда мгновенно сложилась в уме другая картина. Она никогда никому об этом не говорила, но сама не сомневалась: Том спокойно, без тени страха или отчаяния, предложил ему себя.
И тогда со страшным криком, как бы подводящим итог человеческой жизни, жеребец опустил копыта на голову Тома, сокрушив его и отбросив, как поверженного идола, на землю.
Жеребец взвился вновь, теперь уже не так высоко, и на этот раз копыта его, опускаясь, не тронули лежащего человека. Конь был явно озадачен тем, что противник так быстро сдался, и, неуверенно поворошив пыль у головы Тома, решительно взмахнул гривой и с пронзительным ржанием выбежал на волю.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
На следующий год весна в Чэтхем пришла поздно. А в самом конце апреля вдруг выпал снег. Мокрый и тяжелый – он шел весь день, и Энни боялась, как бы не замерзли набухшие почки на тех шести вишенках, что посадил Роберт. Но в мае, когда в их край наконец пришло тепло, стало ясно, что деревца выстояли и порадовали их ослепительно белым роскошным цветением.
Сейчас вишни уже отцветали, лепестки слегка пожухли по краям – словно отороченные коричневым шелком. При каждом порыве ветра они тихо опадали, укрывая землю вокруг стволов нежной пеленой. Некоторые слетали сами по себе – те обычно сразу же тонули в траве. А часть лепестков находила пристанище на кисейном покрывале, наброшенном на колыбельку, которая с тех пор, как установилась солнечная погода, постоянно стояла в тени вишен.
Эту и плетенную из прутьев колыбельку подарила тетка Роберта при рождении Грейс – по семейному преданию, в ней вынянчали не одно поколение выдающихся юристов. А покрывало, на которое сейчас падала тень от склонившейся над колыбелькой Энни, было новым. Энни заметила, что малышу нравится, когда лепестки падают на кисею, и перестала их стряхивать. Заглянув в колыбель, Энни увидела, что сын спит.
Пока было неясно, на кого он похож. Кожа у него была белая, волосы каштановые, отливавшие на солнце рыжим – это, конечно, от Энни. Но глаза вот уже три месяца – с момента рождения – оставались ярко-синими.
Гинеколог советовал Энни подать в суд на фирму-изготовителя. Спираль ставили с гарантией на пять лет, а прошло только четыре – и она забеременела. Врач внимательно осмотрел медную проволочку – та была вся стерта. Врач не сомневался, что фирма захочет пойти на мировую, чтобы избежать огласки. Энни тогда рассмеялась – впервые за долгое время, и звук собственного смеха поразил ее. Нет, категорически заявила она, никаких исков не будет. Более того, она хочет сохранить эту беременность, несмотря на весь риск.
Если бы не это дитя, медленно созревавшее в ее чреве, неизвестно, что случилось бы с ними всеми – с нею, с Робертом и Грейс. Казалось, такой поворот событий должен был еще больше все осложнить, но после первого шока, когда стало известно о беременности, ее новое состояние внесло в их жизнь целительный покой и примирение…
Энни почувствовала, что груди ее полны молока, и подумала: может, разбудить и покормить? Грейс в этом возрасте была такая беспокойная, при каждом кормлении хныкала, словно ей не хватало материнского молока. Кончилось тем, что уже к трем месяцам была на искусственном вскармливании. А этот ребенок с первого раза стал спокойно сосать, и так умело, как будто давно уже этим занимался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119