– Что? – презрительно переспросила Энни.
– Ты не права. Ничего жестокого не произошло. У Пилигрима был выбор.
– О чем ты?
Он наконец рискнул посмотреть на Энни. Грейс продолжала плакать, но Том не обращал на нее внимания… Обливаясь слезами, бедная девочка так же, как и Энни, не могла поверить, что Том может быть таким безжалостным и жестоким.
– У него был выбор – сопротивляться жизни или принять ее.
– Не было у него никакого выбора.
– Был. Трудный, но был. Он мог становиться все более несчастным. Но он предпочел дойти до последней черты, узнать, каково это. А потом решил принять жизнь с ее правилами.
Том повернулся к Грейс и положил руки ей на плечи.
– То, что произошло с ним, когда он лежал вот здесь, в грязи, он не мог представить даже в страшном сне. И вот что я тебе скажу. Он понял, что ничего ужасного не случилось. Даже когда ты встала на него. Он понял, что ему не хотят вреда. За самым мрачным часом всегда наступает рассвет. Этот час Пилигрим встретил здесь и сумел пережить его. Ты понимаешь меня?
Грейс утирала слезы, пытаясь уяснить слова Тома.
– Не знаю, – ответила она. – Думаю, понимаю.
Теперь Том повернулся к Энни, его глаза обрели ласковое и несколько умоляющее выражение – такого Тома она наконец могла понять…
– Энни? А ты понимаешь? Очень важно, чтобы ты поняла. Иногда то, что выглядит полным поражением, вовсе им не является. Я говорю о том, что происходит в наших душах. Об умении принимать жизнь такой, какая она есть на самом деле – как бы больно это ни было. Потому что неприятие жизни приносит боль несравненно большую. Энни, я знаю: ты понимаешь, что я хочу сказать.
Энни кивнула, вытерла слезы, силясь улыбнуться. Конечно же, Том говорит сейчас о ней и для нее. Его слова относились не столько к Пилигриму, сколько к ним – к тому, что происходит между ними. Однако, изобразив понимание, Энни так до конца и не уяснила мысль Тома, надеясь, что хотя бы со временем постигнет его слова.
* * *
Грейс смотрела, как с Пилигрима снимают путы и отвязывают веревки от уздечки и седла. Конь еще немного полежал, не шевелясь, только поглядывая на них одним глазом. Затем неуверенно поднялся на ноги, отряхнулся и, тихонько и радостно заржав, сделал несколько шагов, как бы проверяя, все ли у него на месте.
Том попросил Грейс отвести Пилигрима на другой конец манежа – к поилке. Стоя рядом, Грейс смотрела, как долго и с удовольствием он пил. А напившись, поднял морду и широко зевнул. Все с облегчением рассмеялись.
– Опять бабочки полетели, – радостно крикнул Джо.
Том снова надел на коня обычную уздечку и попросил Грейс поставить ногу в стремя. Пилигрим стоял как вкопанный. Том подставил плечо, и Грейс, опершись на него, перекинула ногу и села в седло.
Девочка не чувствовала больше страха. Она провела коня шагом по манежу – сначала в одну сторону, потом – в другую. Затем прибавила скорость – Пилигрим тут же подчинился ей, и бег его был ровен и легок.
Грейс не сразу поняла, что все вокруг аплодируют ей – как и в тот день, когда она села на Гонзо.
Но теперь под ней был Пилигрим. Ее Пилигрим. Конь прошел через все испытания и выдержал их с честью. И она чувствовала, что он наконец к ней вернулся – любящий, преданный и верный.
7
Это Фрэнк придумал устроить вечеринку. По его словам, эту идею шепнул ему на ухо Пилигрим. А раз сам конь захотел этого – пусть так и будет. Фрэнк позвонил и пригласил Хэнка, и тот сказал, что с удовольствием придет. К тому же у него полон дом скучающих родственников из Хелены, и они тоже в восторге от перспективы повеселиться. Когда обзвонили всех, кого только вспомнили, стало ясно, что небольшая вечеринка перерастает в весьма солидный прием, и Дайана ломала голову, как ей всех накормить.
– Послушай, Дайана, – уговаривал ее Фрэнк. – Не можем же мы отпустить Энни и Грейс, которым предстоит проехать с этим бродягой конем две тысячи миль, без достойных проводов.
Дайана пожала плечами, как бы говоря: а почему бы и нет?
– Надо устроить не просто вечеринку, а еще и танцы, – продолжал Фрэнк. – Повеселимся на славу.
– Еще и танцы? Кошмар!
Фрэнк обратился за поддержкой к Тому, и тот сказал, что танцы – это замечательно. Тогда Фрэнк позвонил Хэнку, и тот обещал привезти с собой звуковую установку, а можно подключить и цветные лампочки.
Хэнк приехал через час: мужчины вместе с детьми стали налаживать аппаратуру, а Дайана, сменив гнев на милость, повезла Энни в Грейт-Фоллс за продуктами.
К семи часам все было готово – осталось немного времени перевести дух и почистить перышки.
Когда Том выходил из-под душа, ему бросился в глаза висевший у двери ванной синий халат: сердце его сжалось от боли. Надеясь, что халат сохранил запах ее кожи, он зарылся в него лицом, но тот ничем не пах. Со времени возвращения Грейс у него не было возможности побыть с Энни наедине, и он очень о ней тосковал, это чувство было сродни острой физической боли. Когда Энни плакала из-за Пилигрима, ему так хотелось заключить ее в объятия. Невозможность прикоснуться к ней просто убивала его.
Том, не торопясь, оделся и слонялся по комнате, прислушиваясь к шуму подъезжавших автомобилей, смеху и музыке. Выглянув в окно, он увидел, что гостей уже понаехало много. Вечер был отличный – тихий и теплый. Цветные лампочки вспыхивали еще ярче в лучах заходящего солнца. От барбекю вился дымок – Том давно должен быть там и помогать Фрэнку. Он искал глазами Энни и скоро увидел ее – она разговаривала с Хэнком. На ней было темно-синее платье. Тома в который уже раз поразила ее красота. Вот она откинула голову, смеясь над шуткой Хэнка. Ему самому было совсем не до смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119