– Большое спасибо, – проговорила Валентина.
Снова наступила тишина.
– У вас есть какие-либо вопросы, сеньора Карреньо? – нарушил молчание доктор Альдо.
Она отрицательно покачала головой.
Но доктор медлил, не уходил.
– Я поняла, – Валентина утерла слезы. – Я отлично поняла ваши слова. Я должна подумать, как мне поступить с детьми… Что с ними будет дальше? – Внезапный спазм сжал ей горло и не дал говорить. Невероятным усилием воли Валентине удалось успокоиться и окрепшим голосом произнести: – Будьте добры, позвоните моей матери. Пусть она придет сюда вместе с детьми.
Доктор Альдо молча кивнул и медленно вышел из палаты.
Едва он скрылся за дверью, Валентина разразилась рыданиями.
Очутившись в коридоре, врач перевел дух.
«Я так и знал… – подумал он. – Эта сеньора восприняла все так, словно я сообщил ей, что все безнадежно и она скоро умрет». Доктор Альдо посмотрел на часы и пошел вперед по коридору. «Как бы там ни было, позвонить ее матери я смогу лишь по окончании обхода…»
* * *
Увидев, который час, Вероника вскочила со скамьи в коридоре и устремилась к стойке, за которой дежурили медсестры.
Вероника провела в больнице всю ночь.
Валентину мучили боли, и большую часть ночи ни она, ни Вероника не сомкнули глаз. Лишь под утро Вероника забылась сном.
На посту сидели две медсестры. Одна из них чем-то напоминала подругу Валентины, Марианну, хоть и была жгучей брюнеткой. Другая девушка была посветлее и пополнее.
– Извините, пожалуйста, – подбежав к стойке, быстро заговорила Вероника. – Но моей дочери пора делать укол, уже десять часов.
Девушка, похожая на Марианну, что-то писала. Она подняла голову и вежливо улыбнулась Веронике.
– Сейчас, сейчас! Одну минутку… Подождите, пожалуйста…
Вероника застучала ладонью по стойке:
– Но уже начало одиннадцатого. Вы и так опоздали на несколько минут! Сейчас же сделайте моей дочери укол!! Ее мучают боли! Почему она должна терпеть?..
Девушка застыла, недоуменно глядя на Веронику, и та обратилась ко второй сестре.
– Будьте добры, поймите меня, уже более десяти часов… Почему моя девочка должна мучиться?..
Светловолосая медсестра продолжала сидеть.
– Простите, – сказала она, – ваша дочь – не моя больная…
– Что? – вскричала Вероника. От досады она топнула ногой. – Вы разве не понимаете? Моей дочери больно! – Ее крик разнесся по всему этажу. – Уже десять часов! Даже больше десяти!! Почему вы не делаете укол?! Я спрашиваю, почему вы не делаете укол? Почему моя девочка должна терпеть боль?..
Обе девушки вскочили со своих мест, но остались неподвижно стоять, словно крик посетительницы их загипнотизировал.
Тогда Вероника подлетела к темноволосой медсестре и затрясла кулаками перед ее лицом.
– Вы что, не понимаете?! Не стойте, как истукан!! Мой дочери больно, и от этой боли ее спасают только ваши уколы!.. Немедленно сделайте ей укол, немедленно! – Вероника чувствовала, что еще немного и силы покинут ее, но вот девушка, будто очнувшись, сорвалась с места и кинулась за шприцем.
Вероника посмотрела ей в спину, потом перевела взгляд на светловолосую медсестру.
– Извините, – с трудом прошептала женщина. Грудь ее тяжело вздымалась, внутри все дрожало. – Извините, – повторила она.
Едва держась на ногах, Вероника добралась до скамейки и без сил опустилась на нее. «Так нельзя. Я как выжатый лимон, – мелькнула мысль. – Сражаюсь за свою дочь, а они мучают ее, все в этой больнице мучают ее, начиная с доктора Альдо и кончая этими розовощекими, похожими на кукол медсестрами… Это просто ужасно! Почему я до сих пор не созвонилась с Фрэнком? Чего я еще жду?.. На что надеюсь? Ведь через несколько дней будет поздно…»
Страшно болела голова, но сердце постепенно успокаивалось. Вероника поставила перед собой ясную цель. «В конце концов, Мехико от Нью-Йорка не так уж далеко… Не может же моя дочь умереть только из-за того, что я не знаю английского языка…»
Во всем была виновата ее нерешительность. Некоторые могли утверждать, что это чисто женская черта характера, но Вероника так не считала.
Она относила нерешительность к одной из общечеловеческих черт, которые не украшают ни мужчину, ни женщину.
Приступы нерешительности Вероника испытывала не раз и всегда оправдывала себя тем, что все равно уже ничего изменить нельзя.
В данном случае рассуждения сеньоры Монтейро сводились к следующему:
«Я все-таки вытащила дочь из этой глуши… Я поместила ее в столичную больницу, причем не в какую-нибудь, а в самую лучшую. Стоило только посмотреть на палату, которую отвели моей дочери, чтобы сделать вывод: в этой больнице все должно быть на высшем уровне… Ну допустим, мне не слишком понравился доктор Пабло Альдо. Но кто я такая, чтобы подозревать этого человека в некомпетентности? Он бы не работал в столице, если бы был плохим специалистом. Он обязательно вылечит мою Валентину!»
Считала нецелесообразным беспокоить Фрэнка Ричардсона и сама Валентина. Пожалуй, это было главной причиной того, что за целый месяц Вероника так и не связалась с американцем. Нельзя сказать, что она вообще не звонила. Но и настойчивости не проявляла. К тому же Фрэнк, насколько помнила Вероника, по его собственным рассказам, мало времени проводил дома. Правда, это было двадцать лет назад, но он уже тогда был крупным и весьма уважаемым специалистом в своей области. А теперь взлетел так высоко, что львиную долю времени проводил в разъездах: в знаниях и опыте доктора Ричардсона нуждались во всех уголках земного шара.
Хосе с детьми жил у своей матери, которая после смерти его отца осталась одна. Для матери Хосе внуки были огромным утешением и радостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152