– Я научился ценить умение молчать, – пояснил он, и больше ей ничего не удалось из него вытянуть.Как обычно, у нее осталось ощущение, что она его совсем не знает, в то время как он видит ее насквозь. Может, так хорошо понимает насчет материнской раковины, потому что живет внутри собственной, подумала она, и искусство молчания было частью этого убежища. Если бы только она могла пробиться через все эти защитные преграды и узнать его так, как он знал ее. И доказать, что мать не права.Луна исчезла, на небе остались только звезды. Матильда смотрела в ночь и в первый раз почувствовала, как под сердцем зашевелился ребенок. Глава 28 Нортгемптон, весна 1090 года В честь свадьбы Джудит и Ранульфа де Тосни Симон выставил напоказ все богатства Нортгемптона. Стол, стоящий на возвышении, покрывала выбеленная льняная скатерть с золотым шитьем, а кувшины и кубки были на нем из серебра и горного хрусталя.– Как бы мне хотелось, чтобы наша свадьба была бы такой же роскошной, – произнес Симон, кладя ладонь на руку Матильды.Она с удивлением взглянула на него. У нее что, такой вид, будто она о чем-то сожалеет? Она так не думала.– Наверное, – заметила она, – но я не слишком люблю всю эту мишуру. Когда Джуд была маленькой, она постоянно лазала по материнским сундукам, надевала ее вуали, примеряла разные наряды. Мне всегда приходилось караулить и следить, чтобы ее не поймали.Симон рассмеялся.– Но ты тоже не совсем равнодушна к красивым вещам? Этот голубой цвет, кстати, очень тебе к лицу. – Он с удовольствием оглядел ее фигуру, оставшуюся стройной и после рождения ребенка.Матильда покраснела.– Немного, – призналась она. – Но это меня не заботит.Он улыбнулся.– Большинство из знакомых мне женщин пожертвовали бы многим, чтобы сегодня оказаться в центре внимания.– Верю. И со сколькими женщинами ты был знаком?– Достаточно многими, чтобы понять, как мне повезло, – признался он и поцеловал ей руку.– Галантен как настоящий придворный, – улыбнулась она, но с некоторым раздражением в голосе.Их шутливое подтрунивание друг над другом было нарушено появлением Элисанд, которой с трудом удалось пробраться через толпу слуг с кувшинами и дымящимися блюдами.– Миледи, ваш сын проснулся и надрывается от плача.– Никогда еще не видел такого прожорливого младенца, – заметил Симон.Матильда улыбнулась и встала. При Руфусе порядки стали не такими строгими, и короткая стрижка, обязательная при Вильгельме, уступила место более длинным волосам. Темные волосы Симона закрывали ему шею. Матильде так больше нравилось, потому что в глубине ее памяти сохранились воспоминания о роскошной шевелюре отца, о том, как играл ветер его волосами, когда он копался с ней в саду.– Он весь в тебя, – поддразнила она его. Симон показал на еду перед собой.– Не знаю, почему ты так говоришь, миледи, – заявил он с усмешкой. – Я же почти не ем.– Я не о еде говорю, – возразила Матильда. Она отправилась кормить сына. В полтора года его пора было уже отнимать от груди, но иногда, когда он просыпался, ничто не могло его утихомирить – только грудь матери.Родила она легко, благодаря своим широким бедрам Сильный и здоровый ребенок унаследовал комплекцию Симона. Он был спокойным и не капризным, рыжеволосым и с глазами цвета морской волны. Естественно, его назвали в честь дедушки.– Жаль, что твоя бабушка не может видеть, какой чудесный у тебя сын, – заметила стоящая в дверях Джудит.Матильда вздрогнула и подняла голову. Она так увлеклась кормлением, что не заметила появления матери.– Мне еще больше жаль, что мой отец никогда не увидит своего первого внука, – ответила она, невольно сжав губы.Рождение сына раз и навсегда изменило отношения между ними, потому что, родив мальчика, Матильда сделала то, чего не смогла сделать Джудит. Вообще после того ужасного дня в Элстоу Джудит изменила свое отношение к дочери. Стала более сговорчивой, соглашалась выслушать, меньше придиралась. Но одно упоминание об Аделаиде мгновенно накаляло обстановку. Она умерла от гриппа вскоре после рождения маленького Уолтефа. Матильда на похоронах не присутствовала, она оправлялась после родов и была рада этому, хотя и испытывала муки совести. Она должна была простить, и ее беспокоило, что она не смогла этого сделать.– Это так, – вздохнула Джудит. – Он обожал младенцев куда больше, чем я. Наверное, это меня в нем и привлекало – умение радоваться жизни и наивность.Матильда сидела неподвижно, глядя на сосущего грудь сына. Впервые мать заговорила о своем браке без пренебрежения.– Он не боялся смеяться или плакать, – продолжила Джудит, – а я выросла в доме, где то и другое считалось неприличным. – Она печально улыбнулась. – Я думала, что твой отец научит меня радоваться и плакать, но у нас ничего не вышло. – Она запнулась, и, подняв глаза, Матильда увидела на лице матери слезы.Джудит быстро моргнула, явно сердясь на себя.– Я пришла сказать, что пора начать церемонию укладывания новобрачных в постель – пока мужчины еще стоят на ногах. – Она резко взмахнула рукой. – Я не хотела говорить о твоем отце. Наверное, выпила лишнего.Ребенок отрыгнул, в углу рта появились молочные пузырьки.– Полон до краев, – сказала Матильда, с сожалением наблюдая, как мать снова прячется за знакомую стену ледяного достоинства. – Я рада, что ты рассказала, – тихо сказала она. – У меня так мало осталось в памяти об отце.– Самое лучшее, – пробормотала Джудит. – Не знаю, жалеть тебя или завидовать тебе.Матильда отдала ребенка няне и заколола платье.– Мне не нужно от тебя ни жалости, ни зависти. Они ничего не изменят, верно? – Она встала и отряхнула платье, как бы заканчивая разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121