Рубашка из хлопка и прочные полотняные штаны были обычными – на ранчо так одевается каждый ковбой, но вместо сапог на нем были доходившие до икр мокасины с прочными подошвами, загнутыми вверх, чтобы защищать пальцы ног; великолепные светлые волосы спускались ниже плеч, а лоб пересекала матерчатая повязка. Для недавно приехавшей из Бостона Маккензи это было удивительное зрелище.
Маккензи уселась тогда на низкую стену, окружавшую двор и дом, и стала смотреть, как он работает на большой площадке для выгула лошадей. Он занимался с молоденькой капризной кобылкой, которая вытанцовывала круги вместо того, чтобы скакать вдоль каната. Во всех его движениях была такая сила и красота, что ни одна девушка не смогла бы остаться равнодушной. А когда он улыбнулся этой кобылке, у Маккензи задрожали колени. Если бы она была на месте лошадки, она бы из кожи вон вылезла, лишь бы угодить этому золотоволосому парню с ласковой улыбкой. Фактически, именно этим она и занималась все последующее время, не обращая внимания ни на то, что его вырастили проклятые апачи; ни на то, что почти все белое население Аризоны недолюбливало его и презрительно сторонилось; ни даже на то, что отец строжайше запретил ей делать из себя посмешище и встречаться с ним. Маккензи была самоуверенна, невинна, как ребенок, и считала, что ей известно все на свете.
Даже теперь Маккензи помнила острый вкус его первого поцелуя, то долгожданное признание в любви и ту безысходную тоску, охватившую ее, когда отец прогнал человека, за которого она собиралась выйти замуж. Как дорого пришлось заплатить за самонадеянность, за желание любой ценой доказать, что она сама знает, где ее счастье.
Маккензи уткнулась лицом в подушку и крепко зажмурилась, словно это могло облегчить боль. Она не хотела вспоминать часы своей отчаянной глупости – его лицо, отливающее бронзой в лучах заходящего солнца, его руки, обнимающие ее дрожащее тело… Она не желает помнить об этом!
Маккензи тихо помолилась с закрытыми глазами о том, чтобы прошлое, наконец, отпустило ее…
На следующее утро сразу после завтрака Маккензи отправилась на ранчо Натана Кроссби. Винтовку Фрэнка Батлера она держала в правой руке, а ружье, заряженное пулями двенадцатого калибра, было приторочено к седлу. За последние годы Маккензи прекрасно научилась владеть и тем, и другим, но все же больше всего она надеялась на Булла Фергюсона, неотступно следовавшего за ней. Удаляться в одиночку на более-менее значительное расстояние от ранчо было опасно: месяц назад из резервации Сан-Карлос исчезли Джеронимо, Натчез, Чихуху, Мангас и Нана вместе с полусотней других индейцев, женщинами и детьми. Они совершали набеги на белых поселенцев. Но не менее опасны были и белые люди, скитавшиеся в этих местах. Хотя Тумстоун уже не был тем пристанищем преступников всех мастей, каким он был в конце семидесятых годов, и сейчас там было неспокойно.
Ранчо Кроссби находилось в добром часе езды от «Лейзи Би», так что у Маккензи было достаточно времени, чтобы вспомнить обо всех проделках Натана, которые он совершил за последние четыре месяца. Она позволяла ему изредка пользоваться водой источников Дрэгон Спрингс, считая, что соседи должны помогать друг другу, но Кроссби этого было мало, он хотел, чтобы его громадное стадо имело постоянный доступ к этой воде. А Маккензи не собиралась позволять жадному наглецу портить свои прекрасные пастбища. Воды этих источников едва хватало ее собственному небольшому стаду; и все время приходилось следить за тем, чтобы скот постоянно перегонялся с общего пастбища на ее собственное и обратно, чтобы животные не выели все дочиста.
Маккензи и Булл ехали по иссушенной солнцем земле. Там, где раньше все было покрыто пышной растительностью, теперь расстилалась голая серо-коричневая поверхность с отдельными островками полыни и мимозы. Когда-то здесь было общественное пастбище, но Кроссби как владелец крупнейшей скотоводческой фермы завладел этим огромным участком и испортил его неумелым обращением.
Когда Маккензи и Булл въехали в ворота в восьмифутовой каменной стене, окружавшей все постройки ранчо, их приветствовал сам Кроссби. В помятой шляпе, пыльной одежде, с двухдневной серой щетиной на щеках и противно свисающим через ремень брюхом Натан выглядел именно так, как и требовала исполняемая им роль: старого сумасбродного чудака, который не выносит слабонервных, хорошо одетых или добродушных людей. Да, этот человек не вызывал никаких симпатий.
Кроссби стоял на широкой веранде, окружавшей дом с трех сторон. Можно было подумать, что он специально вышел сюда, чтобы встретить Маккензи.
– Здравствуй, Маккензи, – произнес Натан ледяным голосом. – Что привело тебя в наши края?
Маккензи спешилась и привязала коня к перилам. Как раз в тот момент, когда она собиралась сказать Натану все, что о нем думает, из-за дверей вышла семилетняя Изабелла Кроссби. Девочка робко приблизилась к ним, теребя подол своего ситцевого платьица.
– Доброе утро, мисс Батлер. Вы не привезли с собой Фрэнки?
– Здравствуй, Исси. Сегодня Фрэнки осталась дома. Исси и Фрэнки были очень дружны, но виделись не часто. После воскресной службы в церкви они всегда задерживались и весело чирикали, как два воробушка.
– Фрэнки сказала, что тебе на день рождения подарили пони.
– Да, – гордо подтвердила девочка. – Хотите посмотреть?
– Я обязательно посмотрю, но только как-нибудь в другой раз. А сейчас мне нужно поговорить с твоим отцом.
«И как это у свиньи Натана мог появиться такой чудесный ребенок?» – подумала Маккензи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108