Но если у вас нет друидов, которые могли бы учить ваших детей, что вы можете с уверенностью знать о своем прошлом?
– Скифы – старейший народ на земле, – упрямо повторил Кажак. – Первый народ. Лучший народ. Тут и спорить не о чем, это знают все.
– А я вот этого не знаю! – запальчиво воскликнула она.
* * *
Четырнадцать раз останавливались они на ночлег в Море Травы, наконец Кажак объявил:
– Скоро – может быть, сегодня – мы увидим стада Колексеса.
Сразу же после восхода они сели на лошадей, и Кажак безжалостно погнал своего коня; он не разрешал никому ни идти пешком, ни сбавлять ход, пока они не увидели первый табун пасущихся лошадей, принадлежащий его племени.
Эпона была поражена огромным количеством животных, тут были все мыслимые масти: рыжая, гнедая, мышастая, серая, вороная и белая – это походило на огромный пестрый ковер, устилавший все вокруг. Все они казались Эпоне прекрасными, она еще никогда не видела таких великолепных животных. Обитавший в ней дух благоговейно почтил всех эти пасущихся красавцев и красавиц.
Племя Кажака было самым многочисленным из всех ими встреченных. В эту предзимнюю пору отдельные семьи съезжались в одно место, чтобы сообща приготовиться к наступающим холодам. Здесь находилось более ста шатров, целый городок, раскинувшийся в степи.
При их приближении многие из пастухов узнали Кажака и, выкрикивая приветствия, поскакали навстречу ему. Он громко засмеялся и подтянул колени к холке своего серого коня. Когда соплеменники окружили Кажака, с проворством дикого кота он вспрыгнул на спину скакуна и, быстро перебирая ногами, как бы танцуя на седле, издал клич своего народа, народа, который больше всего на свете почитал лошадей.
Съехавшиеся всадники приветствовали также Дасадаса и Аксинью, но затем последовали вопросы, сперва неуверенные, но затем все более тревожно-настойчивые. Где Ишкапаи? Бартатуа? Мадьес? Донья немного отстал и скоро подъедет? Какие новости о Акове, Телеке и молодом Василасе?
Затем воцарилось безмолвие. Все глаза обратились на Эпону, которая, плотно завернувшись в свою медвежью шкуру, ибо в степях уже стоял пронизывающий холод, спокойно сидела на своей лошади чуть поодаль. Ее ярко-желтые волосы были прикрыты войлочным капюшоном, позаимствованным ею в торбе Басла, в ней не так-то легко было узнать женщину, но остроглазые скифы быстро заподозрили, что она отнюдь не просто еще один всадник.
– Это же один из коней Басла, – произнес чей-то обличающий голос. – Но на нем сидит кто-то другой. Где Басл и кто это сидит на его лошади?
Сразу же погрустнев, Кажак уселся в седло, жизнерадостность сразу исчезла
– Где мой брат Донья? – спросил еще кто-то.
Кажак заметил враждебность в окружавших его лицах.
– Когда мы ехали на запад, – начал он объяснять, – мы встретили большое племя киммерийцев, у них было много воинов, много оружия. Мы доблестно сражались, но многие братья погибли в этой схватке. Выжили только лучшие воины: Кажак, Дасадас, Аксинья. – Он усмехнулся, как бы предлагая порадоваться хотя бы его, Кажака, спасению.
– Братья умерли, а Кажак остался жив?
– Мы были все ранены, – поспешил заверить Кажак. – Ослабевшие, истекающие кровью, мы ускакали на запад в горы, куда киммерийцы не могли за нами последовать. Там мы услышали о кельтском кузнеце, который изготавливает лучшие на свете мечи. Хотя и с большим трудом, мы добрались до селения кельтов, увидели эти мечи, купили их и привезли сюда для нашего великого Колексеса. Мы привезли и еще одно сокровище, более ценное, чем мечи.
– Что может быть лучше, чем мечи? – с вызовом прокричал чей-то голос.
Но Кажак уже сказал больше, чем намеревался. Остальное должно быть рассказано прежде всего Колексесу.
– Где князь, повелитель нашего народа? – спросил он.
– В своем шатре, – последовал ответ. – Вместе с шаманами.
Эпона пристально наблюдала за лицом Кажака. Она заметила, что он был огорчен этим ответом.
Повернувшись к ней и остальным, он сказал:
– Мы поедем к Колексесу. – Он намеренно посмотрел прямо в глаза Эпоне. – Все поедем к Колексесу, – добавил он.
Они спешились, толпа – Эпона заметила, что в ней нет ни одной женщины, ни одной, – расступилась, пропуская их. Откуда ни возьмись, появились молодые парни, поймали лошадей и увели всех, чтобы расседлать и напоить. Кажак повел к шатру, который мог принадлежать лишь вождю столь многочисленного племени. Он был так же велик, как еще два других, но перед ним был водружен столб с привязанными к нему человеческими головами; почти всех их время и непогода превратили в черепа.
Казалось, они грозили Эпоне своими оскаленными зубами.
«Вы лишь пустые скорлупы, – молча сказала она им. – Дух давно покинул вас, вы не можете причинить мне никакого вреда».
Чтобы пройти через отверстие, заменяющее дверь, Эпоне пришлось наклонить голову. Прошло несколько мгновений, прежде чем ее глаза приспособились к царящей внутри полутьме; то, что она увидела, со всей убедительностью напомнило ей, что она находится в другом мире с чужой культурой.
Пол в шатре был устлан шерстяными, ручной вязки коврами, хотя скифы и не носили никаких вязаных шерстяных одежд, только войлочные и кожаные. Кипы ковров и шкур служили и вместо мебели, практически отсутствовавшей, если не считать небольших резных сундучков и какого-то странного кресла, попахивающего, точно горящая трава.
Тем не менее шатер был загроможден деревянной и глиняной посудой, каменными светильниками, кожаными кошельками и шкатулками, меховыми мешками, флягами, кувшинами, деревянными блюдами на небольших подставках, медными курильницами, барабанами и струнными музыкальными инструментами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146