— Мои шпионы подтвердили слухи, доходившие до меня и раньше, — прошептал он. — Ни один из союзников Аэция, что сражались у Шалона, не будут помогать ему. Теперь мы сразимся один на один. Он этого боится и, как мне говорили, не может спать по ночам, этот человек, когда-то бывший твоим хозяином. Страх поселился в его душе, — Аттила возвысил голос. — Эта схватка будет для него последней.
Аттила сел. Молчал несколько минут, и Николан с удивлением отметил, сколь много энергии отнял у императора этот эмоциональный всплеск. Рука его заметно дрожала, когда он перебирал на столе документы.
— Если римская принцесса согласится уйти с тобой, привезешь ее сюда. Тебе понадобятся люди, корабли, деньги. Обратишься к Скальпию.
Ранее Николан не слышал этого имени, поэтому он воззарился на императора.
— В Аквилии ты пойдешь на рынок. Увидишь там много нищих. Скальпий — один из них, но ты его отличишь. Он трус, лжец, лицемер, но влияние его в Ломбардии велико. Я это знаю. Потому что Скальпий — мой человек.
Обратись к нему и он снабдит тебя всем необходимым.

История обращения Николана в христианство оставлена за рамками этого повествования. Примем за истину, что все эти годы, что он прожил среди двурушничества, предательства, жестокости, зернышко веры спало в его душе, чтобы пробудиться и бурно пойти в рост после пережитого на Каталаунских полях. В этом духовном пробуждении не было ничего удивительного. Послание Христа распространялось по всей земле. Миссионеры несли Его учение даже в те земли, что лежали за пределами цивилизованного мира.
Можно также, заглянув вперед, сказать, что Аттила так и не захватил Иудею, то есть не смог бы назначать Николана губернатором Иерусалима. Вполне возможно, что и Николан, отпусти его Аттила, не смог бы пройти по пыльным и жарким дорогам, ведущим в Святой город, с посохом в руке. Лишившись таким образом общения с отцами церкви. Но ему приходилось встречаться с людьми, искренне верящими в Христа и делящимися с ним жемчужинами Его учения. Однажды один бедняк, писец из Аквилии, сказал Николану: «В те дни многое говорилось и делалось, в чем таким людям, как я, не разобраться. Есть такой великий человек, зовут его Несторий, который проповедует собственное видение того, во что мы должны верить. В Египте есть другой ученый человек, утверждающий, что Несторий злобен и лжив. Я закрываю уши, когда слышу подобную болтовню. Я знаю, чему учил Христос. И ничему другому нет места в моем сердце».
Христиан, исходя из собственного опыта, Николан делил на две группы. К первой он относил воинствующих, громко объявляющих о своей вере и жаждущих обратить в нее весь мир. Ко второй — молчаливых, которые находили достаточным верить в то, что говорил Иисус, и жить по установленным им законам. Николан относил себя к последним, потому что сознавал, сколь многому ему нужно учиться. Ему требовалось время, чтобы осознать себя в новом качестве. И он понимал, что получить это время он мог лишь не входя в противоречия с желаниями великого хана. Вот почему он согласился поехать к принцессе Гонории вместо того, чтобы расхлебывать последствия своего отказа.

Николан и Ивар жили в маленьком сарайчике, что стоял во дворе, рядом с деревянным дворцом Аттилы. Первоначально там держали несколько лошадей императора, но долетающие до обеденного зала запахи и мухи заставили перевести четвероногих обитателей сарайчика в более удаленное от дворца помещение. Потом в сарайчике держали кур, какое-то время он пустовал, и в конце концов его отдали двум друзьям. Несмотря на решительные усилия, им так и не удалось полностью отделаться от запахов предыдущих обитателей сарайчика. Стены украшали военные трофеи: боевое знамя, разноцветные вымпелы, разнообразное оружие, римский щит, несколько шлемов.
После разговора с Аттилой, Николан торопливо пересек двор и распахнул дверь сарайчика. Времени на подготовку к отъезду у него было в обрез. Ивар сидел в углу.
— Я уезжаю! — объявил Николан, прежде чем заметил сидящего на полу незнакомца.
— Я приехал из твоей страны, — незнакомец поднялся. — Я принадлежу Мацио Роймарку и зовут меня Хурста.
Из-под треугольной коричневой шапки на Николана смотрели черные, с длинными ресницами глаза. Гость был очень молод.
— Что привело тебя сюда? — спросил Николан.
— Меня послал мой господин. Ему нездоровится. Он не встает с кровати с той поры, как узнал о смерти своего сына. Лежит и размышляет.
— Он все еще председательствует на еженедельных встречах вождей в Ферма?
Хурста покачал головой.
— Нет. У него нет на это сил.
— Кто занял его место?
— Ранно Финнинальдер.
— Его избрал Совет Ферма?
Вновь гость покачал головой.
— Совет не созывался. Ранно взял на себя обязанности председателя, сказав, что другой кандидатуры просто нет, — Хурста помолчал. — После битвы у нас осталось мало вождей.
— Наш народ благоволит к Ранно? — спросил Николан.
Хурста кивнул.
— Говорят, что он очень мудр для своих лет. Теперь, когда Рорик мертв, — глаза Хурсты подозрительно заблестели, — он наверняка займет место моего господина после его смерти.
— Что ты хотел мне сообщить?
Хурста понизил голос.
— К моему господину прибыл гонец. От вдовы Тергесте. Она сейчас далеко на Востоке.
— С каким он прибыл известием? — жадно спросил Николан.
— Возможно, что-то сообщил о короле — нашем великом Хартагере. А может, о какой-то опасности, грозящей госпоже Ильдико. Мой господин ничего не сказал мне, а гонец молчал, как скала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135