Мы находимся, по всей видимости, в пустующем доме, из которого давно выехали жильцы. Пол кое-где провалился, а темные прямоугольники на выгоревших обоях напоминали о бывшей мебели. Присутствующие мало похожи на лекарей. Более того, с моего лежачего ракурса смотреть на них было довольно уныло, особенно на их ботинки в метре от моей головы.
- Ну вот, вынырнул, - сказал пергидрольный, потом обратился ко мне. Хватит валяться, а то разжиреешь.
Я попытался подняться сначала на локте, потом, опираясь
на стену, встал на ноги. На удивление, мне это удалось с первого
раза.
- Ну что, поболтаем? - спросил Гвоздь.
Я равнодушно кивнул. Стал растирать затекшие запястья.
Гвоздь настороженно следил за моими руками. Потом я полез в карман за сигаретами. В самый последний момент вспомнил, что вместо сигарет в кармане раньше был диктофон, а сигареты, увы,
остались в гостинице, на подоконнике.
- Какие проблемы? - спросил Гвоздь.
- Если не трудно, дай сигарету.
- Конечно, как я сам не догадался. Да ты присаживайся, - он сделал широкий жест, - садись на пол.
Я отрицательно покачал головой, взял сигарету, прикурил. Вдыхая дым, чувствовал, как проясняется голова, искал выход.
Выход, по-моему, был один - заорать истошным голосом, как в кошмарном сне, в надежде, что проснешься.
В принципе с возрастом привыкаешь к быстротечности жизни. И начинаешь воспринимать перспективу без паники. Тут дело привычки. Но одно дело абстрактно не бояться смерти, другое - стоять на ее пороге. Кто знает, что это такое, - тот поймет. Остальным предлагаю поверить на слово.
- Нам от тебя требуется ерунда, - Гвоздь сплюнул на пол. - Скажи, где пудреницу ту хранишь, и можешь катиться на все четыре стороны. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я не ответил.
- В гостинице?
Отрицательно качаю головой.
- В машине?
Тот же жест.
- У кореша твоего? У бабы? Где, отвечай?
- Не дави на нервы. Вам до нее не добраться.
- Что? А... Да черт с тобой. В принципе что эта пудреница - золотая? Что она доказывает? Без тебя-то? Да и с тобой тоже... Только на упрямых воду возят. Будем тебя перевоспитывать.
Тут он ткнул меня кулаком в живот. Кулак у него оказался на редкость тяжелый, словно чугунный. Я отлетел к стене и
закашлялся. Но не упал. Живот свели судороги, и прошло не
меньше минуты, прежде чем я смог нормально дышать.
- Ладно, - Гвоздь прикурил две сигареты и одну из них протянул мне, - ты ведь, парень, не Рокфеллер? Думаю, тысчонка тебе не помешает? Плачу валютой.
- Это что же, - я усмехнулся, - столько стоит пудреница?
- Догадливый ты, парень. Ну что, по рукам?
Я кивнул.
- Ну как? - он внимательно посмотрел на меня.
Я неопределенно поморщился и промолчал.
- Хочешь сказать - бабки вперед?
Гвоздь достал из заднего кармана джинсов бумажник и отсчитал десять бумажек по сто долларов, протянул их мне.
- Теперь о'кей?
- Мои документы и все, что вы у меня отобрали.
- А, это... Они здесь, со мной. Говори, где - и сразу получишь.
- Поедем покажу.
- Ты посиди здесь, с твоим здоровьем свежий воздух противопоказан. Мы сами все сделаем.
- Нет, только вместе.
- Ты опять за старое?
- Не прикончи его, Гвоздь, - бросает пергидрольный, - Рано еще.
- Ничего. Я ему одну штуку покажу.
Он рывком приближается ко мне и-изо всех сил снова бьет в солнечное сплетение. Второй раз, третий. Я не успел сгруппироваться и плашмя упал на пол. Перед глазами
взрываются ослепительные круги. Дальше я не чувствую боли.
И снова розовый туман. Он рассеялся после нового укола.
- Мы так его избалуем, Гвоздь, - говорит пергидрольный, - и прогорим на лекарствах. Лекарства-то дефицитные, - он хмыкнул. - Следующий раз полегче.
- Дурак ты, парень, - Гвоздь склоняется надо мной, - впутался в историю. Чем ты Барину насолил - ума не приложу. Впрочем, это его дело. Нам, за наше, заплатили. Я зла на тебя не держу. И ты - не надо. Тут кто сверху - тому и везет, понял?
- Хватит языком молоть, - перебивает пергидрольный, - темнеет уже.
- Если бы ты, - Гвоздь распрямляется, - не полез в пекло, а смотался утром из города - дожил бы до пенсии. А теперь...
- Тогда к чему вся комедия? - спросил я. - Мою судьбу вы, кажется, определили?
- Ты прав, парень. Только подумай - ты можешь умереть в мучениях. Мы не показали и десятой части того, что умеем. Или легко и быстро. Ведь это тоже не так мало значит.
- Теперь деловой разговор, - кивнул я.
Замолчал и посмотрел в окно, ощетинившееся разбитым стеклом. На город уже спускались сумерки, и в их пелене с трудом угадывались очертания полу разобранной крыши соседнего дома.
Я почему-то вспомнил, как просиживал в юности часами на балконе с книгой до тех пор, пока строчки не начали теряться в подкравшемся вечере. Солнце уже пряталось за дальними кварталами, небо становилось бесцветным и бездонным, а над московскими улицами кружились и перекликались стрижи.
И вот уже в окнах загорался свет, а я все сидел с книгой на коленях, и на душе было щемяще-восторженно от предчувствия неведомых удач.
Наверное, это были самые счастливые и безмятежные мгновения в жизни.
- Хорошо, - сказал я, - остается уточнить одну деталь.
- А именно?
- Дневник Бессонова. Как ты за него со мной собираешься расплатиться?
- Дневник? Какой? Откуда? - насторожился Гвоздь.
- Бессонов в последнее время вел кое-какие записи. Кстати, и Барин там упоминается. И поверь - в случае чего он попадет в надежные руки.
- Блефует? - Гвоздь обернулся к пергидрольному.
Тот пожал плечами.
- А если нет? - спросил я. - Вам ведь несладко тогда придется. Но за дневник цена особая. За дневник вы проводите меня до шоссе, протрете тряпочкой ветровое стекло и потом долго будете махать вслед платочком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42