ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
По аллее поехала старинная карета, она ехала от меня, и мне была видна только ее задняя часть. Но вот карета повернула вправо, начала вытягиваться и превратилась в автомашину - длинную, черную, лакированную, похожую на "Чайку", только длиннее. Затем появился деревенский колодец с журавлем, а мимо него прошли две коровы.
Я подвинула голову, и все исчезло. А потом, когда я попробовала найти точку, с которой все это было видно, наш физик Борис Борисович сказал:
- Алексеева, тебе следует проветриться. Выйди из класса, походи по коридору и вернись. Может быть, после этого наука не будет тебя так усыплять.
В классе засмеялись, хотя в том, что сказал наш учитель физики, по-моему, не было ничего смешного. Хорошо было бы, конечно, в самом деле выйти из класса, но физик говорил это не для того, чтобы я вышла, а для того, чтобы я подняла голову с парты. И я действительно села ровно.
Конечно, мне следовало бы после урока, на переменке, спросить у Бориса Борисовича, что же такое со мной сейчас происходит. Но он мне поставил двойку и вопрос мой мог принять за насмешку. А случай был и в самом деле странный.
Я не плакса. Но сегодня, когда физик мне поставил двойку за то, что я не сделала домашнего задания - у меня было такое настроение, что я просто забыла списать его у Сережи, - я почувствовала, что у меня закапали слезы. Тогда я наклонилась над партой и положила голову на руку. Нечаянно я посмотрела на мокрое выпуклое пятнышко, которое получилось на черном лаке парты, куда капнула слеза, и вдруг увидела, как это пятнышко стало меняться, словно маленький цветной экран. При этом картинки, которые я увидела, получались не по моему желанию и сменяли одна другую без моего участия, как в кино. Я думаю, что это явление имеет физическое объяснение, что я невольно двигала глазом, и при этом световое пятнышко в капельке соленой воды на черном фоне создавало какое-то подобие разных картин, а я уже воображала их дальше. Люди в рисунке обоев или в облаках видят то людей, то животных, то танцовщиц, то самолеты.
Прежде я никогда не плакала, если получала двойку. Чаще всего я получала двойки за сочинения. И не за ошибки - я пишу грамотно и за диктовки у меня всегда пятерки, - а за содержание. У меня всегда плохое содержание в сочинениях. Я не умею их писать и пересказываю то, что прочла в книге, а когда я попробовала придумать по-своему, то получилась вообще какая-то глупость, и русачка сказала, что мое сочинение написано по принципу "в огороде бузина, а в Киеве дядько".
Но я понимаю, что двойки ни для одного человека не проходят бесследно. Они унижают человеческое достоинство. И я тоже плакала, не потому, что получила двойку по физике, а потому, что не сделала урока и забыла переписать его у Сережи и что жизнь у меня складывается так плохо и так неудачно.
Мне очень многое нужно было обдумать. Жалко все-таки, что у человека нет крыльев. Я бы встала сейчас на подоконник, взмахнула большими темно-синими полупрозрачными крыльями и медленно летела бы по осеннему небу. Навстречу мне дул бы ветер, у меня бы слезились глаза, и я бы плотно закрыла рот, и мне бы совсем иначе, совсем по-другому думалось... И я бы тогда придумала что-то очень умное и правильное о том, как я должна жить и как должна относиться к своей маме, и к своему папе, и к своему родному отцу, которого я не знаю и не люблю и который не знает и не любит меня.
Я не уверена, что такое сравнение подходит, но когда я училась во втором классе, меня послали в детский санаторий в Святошино - это под Киевом, - и я там пробыла целых два месяца. И когда я вернулась домой, мне наша комната показалась очень маленькой, такой маленькой, как коробочка. Я сказала об этом папе и маме, и они очень смеялись. Там у нас в санатории были большие палаты, в которых мы спали, и большие залы и веранды, где мы играли.
Мой родной отец тоже оказался совсем не таким великаном, как я это воображала, а человеком обыкновенного роста, может быть, только чуточку выше папы, с очень полным красным лицом и очень белыми зубами. Он догнал меня на улице, когда я шла в школу.
- Подожди, девочка, - сказал он. - Ты Оля Алексеева?
- Да, - ответила я. - Здравствуйте. Я его узнала по голосу.
Я так растерялась, что не остановилась, а по-прежнему шла в сторону школы, а он шел рядом со мной.
- Я через час улетаю, - сказал мой родной отец. - Да и тебе нужно в школу. Времени у нас совсем немного, а мне хотелось с тобой поговорить.
Он остановился, взял меня за плечи, повернул к себе и посмотрел в глаза.
- Тебе говорили, что твой отец погиб?
- Да, говорили.
- Он не погиб, Оля...
- Я знаю, - сказала я. - Я не спала. Я слышала все, что вы говорили с мамой. Я еще прежде догадывалась об этом.
Мой отец был неприятно удивлен моими словами.
- Ты что же... подслушивала? - спросил он брезгливо.
- Нет. Я просто не спала.
- Все равно нехорошо.
- Что же, мне надо было уши заткнуть, что ли? - сказала я грубо.
- Иногда не мешает и заткнуть. Ты должна была сказать, что не спишь.
- В следующий раз я скажу, - буркнула я неожиданно для себя.
Мой отец растерянно и виновато заморгал глазами.
- Ты не сердись, - сказал он медленно. - Ты уже большая девочка. И еще не раз ты убедишься, что жизнь - очень сложная штука.
Я в этом уже убедилась. Я не понимала только, к чему он все это говорит. Взрослых часто трудно понять. А иногда и совсем невозможно.
- Я очень уважаю и очень люблю твою маму... Хотя если ты не спала и слышала разговор, то понимаешь, что она меня когда-то очень обидела. Но я ее не осуждаю.
"Чего он хочет? - думала я. - Зачем он все это говорит?" И сказала:
- Извините, но я опоздаю в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Я подвинула голову, и все исчезло. А потом, когда я попробовала найти точку, с которой все это было видно, наш физик Борис Борисович сказал:
- Алексеева, тебе следует проветриться. Выйди из класса, походи по коридору и вернись. Может быть, после этого наука не будет тебя так усыплять.
В классе засмеялись, хотя в том, что сказал наш учитель физики, по-моему, не было ничего смешного. Хорошо было бы, конечно, в самом деле выйти из класса, но физик говорил это не для того, чтобы я вышла, а для того, чтобы я подняла голову с парты. И я действительно села ровно.
Конечно, мне следовало бы после урока, на переменке, спросить у Бориса Борисовича, что же такое со мной сейчас происходит. Но он мне поставил двойку и вопрос мой мог принять за насмешку. А случай был и в самом деле странный.
Я не плакса. Но сегодня, когда физик мне поставил двойку за то, что я не сделала домашнего задания - у меня было такое настроение, что я просто забыла списать его у Сережи, - я почувствовала, что у меня закапали слезы. Тогда я наклонилась над партой и положила голову на руку. Нечаянно я посмотрела на мокрое выпуклое пятнышко, которое получилось на черном лаке парты, куда капнула слеза, и вдруг увидела, как это пятнышко стало меняться, словно маленький цветной экран. При этом картинки, которые я увидела, получались не по моему желанию и сменяли одна другую без моего участия, как в кино. Я думаю, что это явление имеет физическое объяснение, что я невольно двигала глазом, и при этом световое пятнышко в капельке соленой воды на черном фоне создавало какое-то подобие разных картин, а я уже воображала их дальше. Люди в рисунке обоев или в облаках видят то людей, то животных, то танцовщиц, то самолеты.
Прежде я никогда не плакала, если получала двойку. Чаще всего я получала двойки за сочинения. И не за ошибки - я пишу грамотно и за диктовки у меня всегда пятерки, - а за содержание. У меня всегда плохое содержание в сочинениях. Я не умею их писать и пересказываю то, что прочла в книге, а когда я попробовала придумать по-своему, то получилась вообще какая-то глупость, и русачка сказала, что мое сочинение написано по принципу "в огороде бузина, а в Киеве дядько".
Но я понимаю, что двойки ни для одного человека не проходят бесследно. Они унижают человеческое достоинство. И я тоже плакала, не потому, что получила двойку по физике, а потому, что не сделала урока и забыла переписать его у Сережи и что жизнь у меня складывается так плохо и так неудачно.
Мне очень многое нужно было обдумать. Жалко все-таки, что у человека нет крыльев. Я бы встала сейчас на подоконник, взмахнула большими темно-синими полупрозрачными крыльями и медленно летела бы по осеннему небу. Навстречу мне дул бы ветер, у меня бы слезились глаза, и я бы плотно закрыла рот, и мне бы совсем иначе, совсем по-другому думалось... И я бы тогда придумала что-то очень умное и правильное о том, как я должна жить и как должна относиться к своей маме, и к своему папе, и к своему родному отцу, которого я не знаю и не люблю и который не знает и не любит меня.
Я не уверена, что такое сравнение подходит, но когда я училась во втором классе, меня послали в детский санаторий в Святошино - это под Киевом, - и я там пробыла целых два месяца. И когда я вернулась домой, мне наша комната показалась очень маленькой, такой маленькой, как коробочка. Я сказала об этом папе и маме, и они очень смеялись. Там у нас в санатории были большие палаты, в которых мы спали, и большие залы и веранды, где мы играли.
Мой родной отец тоже оказался совсем не таким великаном, как я это воображала, а человеком обыкновенного роста, может быть, только чуточку выше папы, с очень полным красным лицом и очень белыми зубами. Он догнал меня на улице, когда я шла в школу.
- Подожди, девочка, - сказал он. - Ты Оля Алексеева?
- Да, - ответила я. - Здравствуйте. Я его узнала по голосу.
Я так растерялась, что не остановилась, а по-прежнему шла в сторону школы, а он шел рядом со мной.
- Я через час улетаю, - сказал мой родной отец. - Да и тебе нужно в школу. Времени у нас совсем немного, а мне хотелось с тобой поговорить.
Он остановился, взял меня за плечи, повернул к себе и посмотрел в глаза.
- Тебе говорили, что твой отец погиб?
- Да, говорили.
- Он не погиб, Оля...
- Я знаю, - сказала я. - Я не спала. Я слышала все, что вы говорили с мамой. Я еще прежде догадывалась об этом.
Мой отец был неприятно удивлен моими словами.
- Ты что же... подслушивала? - спросил он брезгливо.
- Нет. Я просто не спала.
- Все равно нехорошо.
- Что же, мне надо было уши заткнуть, что ли? - сказала я грубо.
- Иногда не мешает и заткнуть. Ты должна была сказать, что не спишь.
- В следующий раз я скажу, - буркнула я неожиданно для себя.
Мой отец растерянно и виновато заморгал глазами.
- Ты не сердись, - сказал он медленно. - Ты уже большая девочка. И еще не раз ты убедишься, что жизнь - очень сложная штука.
Я в этом уже убедилась. Я не понимала только, к чему он все это говорит. Взрослых часто трудно понять. А иногда и совсем невозможно.
- Я очень уважаю и очень люблю твою маму... Хотя если ты не спала и слышала разговор, то понимаешь, что она меня когда-то очень обидела. Но я ее не осуждаю.
"Чего он хочет? - думала я. - Зачем он все это говорит?" И сказала:
- Извините, но я опоздаю в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67