- Я не думаю, что нам следует разговаривать в таком тоне, - спокойно ответил Волынский. - Тем более что я здесь, вероятно, не самый жирный. А что до животного, которое вы любезно вспомнили... Ну что ж, мне действительно случалось быть близким с вашей любовницей. Но ведь вы бывали близки с моей женой. И трудно, мне кажется, определить, какой из этих поступков более свинский...
Володя молчал, превозмогая желание топать ногами и кричать: "Молчите! Молчите!.. Я убью вас, если вы не замолчите!.."
- Вам, как историку, возможно, известно, что бывали времена, когда этот вопрос решался дуэлью. В наш век мирного сосуществования, к сожалению, не существует иного пути, как путь переговоров со взаимными уступками договаривающихся сторон. Такой уступкой и является то, что я заставил себя вести с вами беседу. Поверьте, что и мне она не доставляет никакого удовольствия.
Володя молчал, все так же мучительно сморщившись и глядя в землю.
- Неужели вы не понимаете, - сказал Волынский с неожиданно проникновенной и теплой интонацией, - что вас используют для того, чтобы вызвать мою ревность? Хотя - поверьте - и без этого я приехал сюда, чтобы наладить отношения в своей семье. Чтобы Таня не жила без мужа, а Маша без отца... Поймите же, я старше вас и мне трудно и стыдно говорить с вами об этом, но поймите же, что у меня... у меня, кроме них... ничего не осталось в жизни...
Володя молчал совершенно потерянный.
- Я не знал этого, - хрипло сказал он наконец. - Не знал, что вы для этого приехали... Я не могу говорить с вами об этом... Я не знаю, как относится к этому Татьяна Николаевна... Мы ни разу с ней об этом не говорили, - добавил он наивно.
- Мне непонятно и то, для чего вам это знать, - с горечью ответил Волынский. - На вашем месте всякий уважающий себя человек немедленно уехал бы из дома, куда он попал случайно и не принес ничего, кроме огорчений. Вы думаете, Николаю Ивановичу или Анне Тимофеевне будет приятно узнать о ваших отношениях с их дочерью?
- Нет, - сказал Володя, снимая очки и близоруко щурясь. - Я знаю это... Я думал... я надеялся, что Таня выйдет за меня замуж. Но я не понимаю, как вы можете...
- А я такой, что в отличие от вас могу, - перебил его Волынский. - Я многое могу.
- Мне необходимо знать, откуда вам известно о моих отношениях с Татьяной Николаевной, - с трудом выталкивая слова, спросил Володя.
- Как вы знаете, я живу в гостинице. И там иногда, как это вы, возможно, тоже знаете, встречаюсь с моей женой. Думаю, теперь не трудно догадаться, откуда у меня сведения о ваших "отношениях".
Володе никогда прежде не случалось ограничивать себя в расходах. Бывало, правда, так, что хотелось купить какую-нибудь книгу, а денег не хватало. Тогда он вздыхал и брал эту книгу в библиотеке.
Но вообще в деньгах он никогда не нуждался, а значительную часть стипендии одалживал товарищам, так как жил дома на всем готовом, и все расходы сводились к поездкам в метро и троллейбусе да покупкам раз в два года готового костюма, раз в год обуви и почаще рубах, белья и особенно носков, которые рвались.
Однако в последнее время он ощущал настолько острый недостаток денег, что очень жалел о том, что не защитил еще кандидатской диссертации, - это значительно увеличило бы его заработок. Основной статьей его расходов стали цветы. Ему доставляло огромную радость посылать Тане на сцену цветы, а стоило это уйму денег. "Никогда я раньше не представлял себе, - думал он еще сегодня утром, - что корзины цветов, которые подносят артистам на всех концертах, влетают в копеечку..."
Но сейчас ему прежде всего нужны были деньги. Чтоб уехать. Не только из этого дома. Из этого города. Навсегда, Придется дать телеграмму отцу, думал Володя. Чтоб телеграфом же и выслал. Нужно будет только начать телеграмму словами: здоров, чувствую себя хорошо. Потому что отец будет удивлен. Он никогда не просил у него денег.
Вечером Володя раньше, чем обычно, вернулся в свою комнату. Таня была в театре. С мрачным и решительным видом Володя несколько раз обошел комнату вокруг, а затем закрыл двери изнутри на ключ и погасил свет.
Он сидел на койке, наклонившись вниз, обхватив руками колени и покачиваясь из стороны в сторону в тупом, бессильном отчаянии.
"Актриса, - думал он. - Я всегда с недоверием относился к этому занятию, к этой способности перевоплощаться. Если человек умеет сыграть роль на сцене, ему, наверное, еще легче сыграть ее в жизни".
Он услышал, как пришла Таня, как стучали в столовой тарелками, как разговаривала она о чем-то с Николаем Ивановичем. Затем все затихло. Спустя некоторое время он снова услышал ее осторожные шаги, затем со скрипом повернулась ручка в двери. Она подергала дверь и снова повернула ручку, но он лег на койку и накрыл голову подушкой.
"Ааззаху, - думал он. Арабы знали такое слово, такой коротенький глагол, в переводе на русский значивший: "он убеждал его быть терпеливым в несчастье". - Ааззаху, - уговаривал он сам себя, - ааззаху..."
Ему казалось, что он не заснет всю ночь, но он сразу же заснул и проснулся на рассвете от того, что сначала что-то стукнуло будто бы по подушке, а затем по животу. Заспанный, с тяжелой головой, он сел на койке и увидел за окном Таню. Она бросала в него камешки.
- Доброе утро, - сказал Володя, натягивая повыше простыню, которой укрывался, взял со стула очки и надел их.
- Вставай, - сказал Таня. - Разве ты не видишь, что тебя ждет дама.
Набросив на плечи простыню, Володя захватил одежду и отошел в угол, к стене, в которой было окно, так, чтобы он не был виден Тане. Там он наспех надел штаны и рубашку и босиком подошел к окну.
- Что случилось? - спросила Таня, всовываясь глубже в окно и держась руками за раму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113