И ответ на этот вопрос я сейчас жду от тебя.
Экспедитор пригорюнился, призадумался, а в кабинет заглянул Петрович.
- Что у вас тут за шум был? - спросил начальник.
- Да вот, товарищ просил позвать адвоката, я и позвал, - пояснил Вязов.
Петрович окинул нас всех цепким взглядом и распорядился:
- Виталий Иванович, зайди-ка ко мне.
От шефа Вязов вернулся очень хмурый и задумчивый. Ему пришлось выслушать резкую нотацию по поводу недопустимости негуманного обращения с задержанными. Петрович сказал, что у нас не гестаповские застенки, и приковывать граждан к батарее - последнее дело. К тому же это чревато последующими жалобами в прокуратуру. Посему начальник распорядился наручники с Ячкина снять и обращаться с ним вежливо.
И я, и Виталий понимали, что Петрович на сто процентов прав. В данном случае мы элементарно схалтурили. Задержание должно завершать оперативную работу, а не предшествовать ей. Когда преступные действия человека уже задокументированы негласным путем, можно не полагаться на его откровенность, и, соответственно, не нужно выбивать у него признание. Но теперь уже поздно было рассуждать о теориях.
Нотация Петровича, похоже, задела Вязова за живое. Я уже научился распознавать настроение партнера, поэтому сразу понял, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, он с трудом сдерживает эмоции, кипящие и клокочущие в душе. Для него стало делом чести расколоть Ячкина. Только тот еще не знал об этом и упорно отказывался покаяться.
- Не надумал говорить? - хмуро поинтересовался у него Виталий.
- Нет! - отрезал тот.
- А если хорошо подумать? - с зловещим оттенком в голосе произнес Вязов, после чего демонстративно достал и положил на стол массивную резиновую милицейскую дубинку.
Экспедитор заволновался.
- Бить будете? - спросил он.
- Будем, - кивнул Виталий.
- Не поможет. Все равно ничего не скажу. Я не дурак, чтобы сам на себя статью вешать. У вас же нет ничего на меня. Ну, отметелите, а потом все равно домой отпустите.
В ходе предыдущего психологического противостояния Вязову удалось добиться локального успеха. Ячкин утратил амбициозность и больше не грозился, что его высокие покровители посрывают с нас погоны. Однако "стойку держал" и сознавать в грехах по-прежнему не собирался. Требовался какой-то нестандартный ход, чтобы его дожать. А дубинотерапия, судя по всему, в этот разряд не попадала.
- Зря ты так уверен, что у нас на тебя ничего нет. Знаешь старую поговорку: "был бы человек, а статья найдется", - усмехнулся Виталий.
- И какая же статья мне корячится, по-вашему? - спросил Ячкин, и сам же ответил: - Нет у вас такой статьи, чтобы мне подвесить.
- Ошибаешься, дорогой, есть. И не просто статья, а целый царский Указ. А поскольку его никто официально не отменял, то он считается действующим.
- Какой-такой Указ?
- Указ о наказании тех, кто водку бодяжит и ею торгует. Прочитать?
Ячкин сглотнул и молча кивнул. А Вязов порылся в столе, нашел какую-то книгу, где приводился настоящий Указ Петра I о подделке виноградных вин, и, перефразируя его применительно к водке, зачитал:
- "Кто дерзнет российскую водку разбавлять, никакоже таинства не совершит, но согрешит иерей тяжко, смертно".
Виталий закрыл книгу, немного помолчал, словно осмысливая прочитанное. Потом сурово посмотрел на экспедитора и изрек:
- Понял, злодей? "Смертно" тебя наказывать нужно. И приговор царский окончательный, обжалованию не подлежит. Будем тебя казнить.
Я привык к вязовским выкрутасам, но то, что он сделал далее, удивило даже меня.
Виталий достал пистолет, подошел к задержанному и завязал ему глаза, как делают перед казнью. Причем, все манипуляции производил с отрешенным видом, словно бы уже начинал скорбеть о безвременно усопшем Ячкине. Потом снял оружие с предохранителя и передернул затвор, досылая патрон в ствол. В наступившей тишине клацанье затвора прозвучала довольно громко. Но относительно грохота, раздавшегося несколько секунд спустя, как бы и тихо. А грохот произвел резкий удар, нанесенный Вязовым резиновой дубинкой по шкафу. Причем звук получился весьма похожим, на такой, какой бывает при выстреле.
Ячкин начал медленно оседать и вдруг шлепнулся на копчик. Тут уж я не выдержал. Соскочил со стула, подбежал к задержанному и сорвал ему повязку с глаз. Экспедитор сидел на полу, словно и вправду застреленный, с неподвижным остекленелым взглядом. Чтобы привести его в чувство, пришлось плеснуть в лицо водой из графина.
- Эх, промазал! Придется повторить, - проронил Вязов.
- Не надо, - попросил Ячкин, потираю грудную клетку. - У меня сердце слабое.
- Вот и замечательно! - обрадовался Виталий. - Мы тебя сейчас застрелим, а потом напишем, что ты скончался от сердечной недостаточности.
- Не надо, - повторил экспедитор. - Я говорить буду.
- Говоря - говори, - кивнул Вязов, убрал пистолет в кобуру и сел за стол, приготовившись писать.
Рассказ Ячкина не отличался полнотой и сенсационными разоблачениями. Он все больше упирал, что, мол, человек маленький, действовал по указке начальства. Но кое-что интересное для нас поведал. Виталий законспектировал его исповедь в виде объяснения, дал расписаться, а потом объявил задержанному, что он может быть свободен.
- Как?! Разве вы меня не закроете?! - удивился Ячкин.
- А зачем? - пожал плечами Вязов.
- Да вы чо делаете-то?! Мне же кранты, если меня сейчас отпустите. Когда вы "Ландыш" накроете, братва сразу смекнет, кто ее сдал. Меня ж в два счета после этого на перо посадят.
- Не дергайся. И сам держи язык за зубами. А мы уж постараемся обставить дело так, чтобы отвести от тебя подозрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118