Но они тоже должны были
оповещать друг друга. Рема, занятая по дому, хорошо знала, что
делается и наверху, и внизу Иногда Малыша либо Луиса оповещал
кто-нибудь из детей. Не потому, что сами видели; но когда дон
Роберто встречал их вне дома, он сообщал, где сейчас тигр, и
они передавали взрослым. Нино доверяли целиком и полностью,
Исабели не так, потому что она появилась здесь недавно и могла
напутать. Но позже, поскольку Нино вечно ходил за нею как
пришитый, ей в конце концов стали доверять так же, как ему. Это
все с утра и до сумерек; а вечером Малыш выходил проверять, на
привязи ли собаки и не осталось ли где возле дома раскаленных
углей. Исабель заметила, что он всегда брал с собой револьвер,
а иногда еще трость с серебряным набалдашником.
Рему она расспрашивать не хотела, потому что Реме все это
явно казалось чем-то самоочевидным и неизбежным; спросить ее
означало бы расписаться в собственной глупости, а Исабель
старалась не поступиться гордостью перед другой женщиной. С
Нино все было просто, он объяснял и рассказывал. В его
изложении все казалось ясно и понятно. Но вот ночью, пытаясь
воссоздать эту понятность и эту ясность Исабель сознавала, что
самое главное и важное по-прежнему от нее ускользает. Она
быстро усвоила правило номер один: предварительно выяснить,
можно ли выйти из дому либо спуститься в столовую на веранду, в
кабинет Луиса, в библиотеку. "Следует верить словам дона
Роберто", - сказала в самом начале Рема. И словам самой Ремы,
и словам Нино; Луиса Исабель не спрашивала, он редко когда
знал. Малыш всегда знал, но его Исабель не спросила ни разу. И
таким образом, все было просто, жизнь Исабели упорядочилась, по
сравнению с городской стало больше ограничений по части свободы
передвижения и меньше - по части одежды, еды, времени сна.
Настоящее летнее житье, весь год бы так.
...скоро тебя увидеть. У них все хорошо. Мы с Нино
завели формикарий и играем, и собираем большой гербарии. Рема
тебя целует, у нее все хорошо. По-моему, она грустная, и Луис
тоже, но он очень хороший. Я думаю, он нездоров, оттого что
слишком много занимается науками. Рема подарила мне платочки,
разноцветные, чудесных цветов, Инес понравится. Мама, здесь
красиво, и мне весело с Нино, а дон Роберто, он надсмотрщик, он
говорит нам, когда можно идти и куда, а раз после обеда чуть не
ошибся, говорит, идите на берег ручья, тут пришел один пеон и
говорит, нельзя, видела бы ты, как расстроился дон Роберто, и
Рема тоже, она взяла Нино на руки и все целовала, целовала, а
меня крепко обняла. Тут Луис говорит, дом не для детей, а Нино
его спрашивает, кто тут дети, и все засмеялись, даже Малыш и
тот смеялся. Дон Роберто, он надсмотрщик.
Если бы ты приехала за мной, могла бы остаться на
несколько дней, могла бы побыть с Ремой и развеселить ее.
По-моему, Рема...
Но как написать маме, что Рема плакала ночью, Исабель сама
слышала, как она плакала, когда, спотыкаясь, брела по коридору,
постояла у двери Нино, потом пошла дальше, стала спускаться по
лестнице (наверное, утирала слезы), и тут издали голос Луиса:
"Что с тобой, Рема? Тебе нездоровится?", молчание, весь дом -
точно огромное ухо, потом бормотание и снова голос Луиса:
"Мерзавец, какой мерзавец...", голос словно подтверждал
хладнокровно какой-то факт, связь между какими-то событиями,
чью-то судьбу, может быть.
...немного нездорова, хорошо бы ты приехала и побыла с
нею. Я покажу тебе гербарий и камушки из ручья, мне принесли
пеоны. Скажи Инес...
Вечер был такой, какие она любила: москиты, сырость,
подогретые гренки, флан из манной крупы с изюмом. На берегу
ручья беспрерывно лаяли псы, огромный пророк [5] спланировал на
скатерть, и Нино побежал за лупой, пророка прикрыли стаканом и
стали дразнить, чтобы разозлился и показал, какого цвета у него
крьыья.
- Выпусти эту тварь, - попросила Рема. - Терпеть их не
могу.
- Великолепный экземпляр, - снизошел Луис. - Глядите,
как водит глазами вслед за моей рукой. Единственное насекомое,
которое может поворачивать голову.
- Не вечер, а проклятье, - сказал Малыш из-за газеты.
Исабели охота было отхватить пророку голову, щелкнуть
ножницами и посмотреть, что будет.
- Не поднимай стакан, - попросила она Нино, - завтра
можно будет посадить его в формикарий и изучить.
Становилось все жарче, в половине одиннадцатого нечем было
дышать. Дети остались с Ремой во внутренней столовой, мужчины
сидели в кабинетах. Нино первый сказал, что ему хочется спать.
- Поднимись один, потом я к тебе приду. Наверху все в
порядке, - и Рема обнимала его за талию, как он любил.
- Расскажешь сказку, тетя Рема?
- В другой раз.
Исабель и Рема остались вдвоем, пророк глядел на них
сквозь стекло. Пришел Луис пожелать им спокойной ночи,
пробормотал что-то насчет времени, когда детям положено спать,
Рема, улыбнувшись, поцеловала его.
- Медведь-ворчун, - сказала она, и Исабель, склонившаяся
над стаканом, под которым был пророк, подумала, что ни разу в
жизни не видела, чтобы Рема целовала Малыша и чтобы пророк был
такой зеленый-презеленый, как этот. Она легонько двигала
стакан, и пророк злился, Рема подошла к ней, сказала, что пора
спать.
- Выпусти эту тварь, такое страшилище.
- Завтра, Рема.
И попросила, чтобы Рема зашла к ней пожелать спокойной
ночи. Малыш оставил дверь своего кабинета открытой, ходил
взад-вперед; он был в легкой рубашке с расстегнутым воротом.
1 2 3 4 5 6 7