Делия осталась внутри, что было странно, поскольку она всегда
прощалась в дверях, но в любом случае она оказалась рядом и
закричала первой. Гектор же, наоборот, умер один, в ту ночь все
было белым от заморозка, через пять часов после того как ушел
от Делии, как уходил от нее каждую субботу.
Я плохо помню Марио, но говорят, что они с Делией были
красивой парой. Хотя она все еще носила траур по Гектору (траур
по Роло - странная причуда! - она не надевала вовсе), она
принимала приглашения Марио прогуляться по Альмагро или сходить
в кино. До этого Марио чувствовал себя посторонним, чуждым
Делии, ее жизни и даже ее дому. Его посещения были "визиты", и
только, а слово это у нас имеет вполне точный, строго
определенный смысл. Когда, переходя улицу или поднимаясь по
лестнице вокзала Медрано, он брал ее под руку, то иногда
смотрел на свою руку, плотно лежащую на черном шелке траурного
платья. Этот контраст белого и черного подчеркивал расстояние
между ними. Но в воскресные утра Делия, в сером платье и в
светлой шляпе, казалась ближе.
Теперь, когда от слухов уже нельзя было так просто
отмахнуться, самое скверное для Марио заключалось в том, что в
них обнаружилось много подробностей, никак не желавших
складываться в осмысленную картину. Немало людей в
Буэнос-Айресе умирает от сердечных приступов или от удушья,
наступившего в результате несчастного случая на воде. Немало
кроликов, содержащихся в городе в неволе, чахнет и умирает.
Немало собак, сторонящихся человека или ластящихся к нему.
Записка из нескольких строк, оставленная Гектором матери,
рыдания, которые, как уверяет девица сверху, она слышала в доме
Маньяра в ту ночь, когда умер Роло (но до падения), лицо Делии
в первые дни... За всем этим люди умудряются увидеть бог весть
что, штрих к штриху - складывается узор, и с ужасом, с
отвращением представлялись Марио части этого узора по ночам,
когда бессонница властно вторгалась в его комнатушку.
"Прости, но я должен умереть, объяснить невозможно, и все
же прости меня, мама". Полоска бумаги, вырванная из полей
"Критики" и придавленная камнем рядом с пиджаком, который мог
бы заметить первый с утра проходящий по пристани матрос. До
этого вечера он был совершенно счастлив и, само собой,
последние несколько недель выглядел странным, скорее даже не
странным, а рассеянным: глядел в одну точку, будто что-то ему
виделось в воздухе. Так, словно старался что-то там прочитать,
разгадать какую-то надпись. Все молодые люди из кафе "Рубин"
могут это подтвердить. А вот Роло - нет, у него сердце
отказало сразу; Роло был парень не компанейский, тихий, при
деньгах, владелец четырехместного открытого "шевроле", так что
мало кому приходилось с ним сталкиваться в эти последние дни. В
прихожих наших домов любой звук отдается очень громко, и девица
сверху не уставала повторять, что Роло не то чтобы плакал, а
как-то сдавленно взвизгивал, похоже на крик, который стараются
заглушить, закрывая рот руками. Потом мгновенно - жуткий звук
удара, шаги Делии, зовущей на помощь, уже не нужную.
Непроизвольно объединяя, сопоставляя эти отрывки, Марио
подыскивал свои объяснения, вынашивал свою версию, чтобы
противостоять атаке соседей. Он никогда не расспрашивал Делию,
в смутной надежде, что она сама поможет ему. У стариков Маньяра
тоже была довольно странная манера говорить о Роло и Гекторе -
ненавязчиво, так, словно они уехали на время. Таким образом,
Делия постоянно находилась под предусмотрительной и тщательной
опекой. Когда же к родителям присоединился Марио, не менее
сдержанный и благоразумный, чем они, все трое окружили Делию
некой защитной оболочкой, тонкой постоянной пеленой,
становившейся почти прозрачной по вторникам и четвергам и
настойчиво сгущавшейся с субботы до понедельника. Делия
мало-помалу стала проявлять признаки оживления, однажды села за
пианино, в другой раз сыграла партию в лото; стала ласковой с
Марио, усаживала его у окна в зале и делилась с ним планами
насчет новых платьев и вышивок. Она никогда не заговаривала ни
о десертах, ни о конфетах, слегка удивленный, Марио приписывал
это ее деликатности, боязни наскучить ему. Старики Маньяра
наперебой хвалили ликеры, которые готовила Делия, и как-то
вечером предложили Марио выпить рюмочку, но Делия, резко
вмешавшись, сказала, что это ликеры для женщин и что она почти
все выпила. "Гектору..." - жалобным голосом начала мать, но
тут же умолкла, чтобы не расстраивать Марио. Потом они поняли,
что Марио воспринимает упоминания о женихах спокойно. С тех пор
речь о ликерах больше не заходила, пока Делия, приободрившись,
не захотела испробовать новые рецепты. Марио запомнился этот
вечер, потому что он только что получил повышение по службе и,
узнав об этом, первым делом купил коробку конфет для Делии.
Когда он пришел, старики мирно толковали о чем-то, слушая
радиоприемник с наушниками, и заставили его остаться в
столовой, чтобы послушать, как поет Росита Кирога. Потом он
сказал им о своем повышении и о том, что купил Делии в подарок
конфеты.
- Вот это ты зря, - сказали они, - но уж ладно, отнеси
ей, она в зале. И проводив его взглядами, они еще долго
смотрели друг на друга, пока сеньор Маньяра не снял наушники,
так, словно это был лавровый венок, а сеньора со вздохом отвела
глаза. Вид у обоих вдруг стал несчастный, поникший.
1 2 3 4 5 6 7